На Лене-реке
Шрифт:
— Имейте в виду, один из представителей вашего завода поедет на Всесоюзную конференцию. Так что выбирайте авторитетных делегатов. Указывать не хочу, но посоветовал бы кого-нибудь из ваших новаторов. Есть ведь у вас такие?
— Есть, — ответила Таня с довольной улыбкой.
— Вот хотя бы, скажем, эту девушку, которая конвейер усовершенствовала. Как ее фамилия, не вспомню, — и Еремеев хитро подмигнул в сторону политично отвернувшегося Егора Ивановича.
— Ее фамилия Ынныхарова, — ответила Таня.
— Что ж, неплохая фамилия, — одобрил Еремеев.
Глава
Второй раз в жизни Саргылана направлялась в Москву. На этот раз летела она на самолете. В продолжение всего рейса экипаж самолета оказывал ей исключительное внимание, особенно второй пилот — краснощекий, всегда улыбающийся красавец с выбивающимся из-под форменной фуражки непокорным белокурым вихром. Возможно, внимание это оказывалось делегату Всесоюзной конференции сторонников мира, но, видимо, немалое значение, по крайней мере, для второго пилота имели жгучие черные глаза, и смуглый румянец на свежем лице Саргыланы, и запоминающаяся, зачастую озорная улыбка.
В общем Саргылане не только скучать, а и поразмыслить о своих делах было некогда. А подумать было о чем, и, вероятно, оттого временами совсем невнимательно слушала Саргылана рассказы веселого летчика, который то и дело выходил из пилотской кабины и показывал Саргылане на проплывавшие под ними достопримечательные места: города, железнодорожные станции, реки и озера.
Подумать было о чем…
С Федей простились по-хорошему. Он или понял свою неправоту, или заговорила, наконец, мужская гордость, но о Коле даже и не помянул, только просил передать самый сердечный привет Лене Кораблевой и другим товарищам по третьему рантовому цеху. Простились по-хорошему, но слов, которых оба так ждали, сказано не было, и, потому что очень хотелось услышать их, Саргылане казалось, не случись ей так внезапно уехать, слова эти были бы сказаны, сказаны очень скоро, может быть, сегодня же вечером. И оттого временами было даже грустно, что вот приходится опять уезжать от этого недогадливого Феди.
Зато впереди манила встреча с Леной. Не так уж много времени прошло, как они попрощались весной на Ярославском вокзале, а сколько перемен в жизни обеих! Слава, притом самая почетная — трудовая слава Лены Кораблевой прогремела по всей Советской стране, да и далеко за ее пределами. И Саргылана шагнула далеко вперед…
Вспомнились ей сладкоречивые увещевания Иннокентия Аммосовича. Когда ехали из Байкальска в Москву, он не отходил от нее, не хуже этого кудрявого летчика. Осторожно, исподволь, но настойчиво внушал он Саргылане мысль о никчемности ее работы на заводе.
— Это не ваше место, милая Саргылана, — говорил он, приветливо улыбаясь («милой» он стал ее называть уже на второй день их путешествия, произнося, впрочем, вначале это слово отечески покровительственным тоном), — вы грамотная девушка, из трудовой якутской семьи, комсомолка. Вы вправе рассчитывать на большее.
Саргылана при всем уважении к солидному руководителю такие речи слушала неохотно, поэтому обстоятельного разговора на эту тему не получалось, но как бы мимоходом, вскользь, Иннокентий Аммосович возвращался к этому не один раз.
— Вы вполне могли бы работать секретарем в любом руководящем учреждении, — убеждал он ее. — Я, например, с большой радостью помог бы вам устроиться к нам, — и он развертывал
В то время Саргылана еще не осмеливалась возражать Иннокентию Аммосовичу, но она с таким искренним недоумением взглянула на него, что он стал осторожнее в своих беседах.
Промелькнули Красноярск с его огромным летным полем и приземистым двухэтажным вокзалом; красивое здание Новосибирского порта с парящим в воздухе самолетом на высоком флагштоке; уютный, любовно выращенный садик перед комфортабельным зданием Омского порта…
Свердловск и Казань прошли ночью, и Саргылана любовалась богатой россыпью огней, уходивших далеко за горизонт.
В Москву прилетели утром. Самолет опустился на Центральном аэродроме. Глухо зашумело в ушах. Голоса окружающих и даже рокот моторов доносились чуть слышно, как бы издали.
«Надо продуть уши», — вспомнила Саргылана наставления веселого пилота. Она зажала ноздри и резко выдохнула в нос. В ушах легонько щелкнуло, и все происходящее вокруг вновь обрело реальное звучание.
У выхода на летное поле ожидало несколько человек. Стоявший впереди статный мужчина в щегольском пальто с воротником шалью пристально всматривался в группу приближающихся пассажиров. У него был точный глаз.
— Вы товарищ Ынныхарова, — безошибочно определил он, обращаясь к Саргылане с вежливым поклоном.
— Да, — ответила удивленная Саргылана.
— Мы вас встречаем, — и он назвал себя и представил Саргылане своего спутника. — Мы ожидали вас еще вчера. Сегодня уже начинается работа конференции.
Саргылана в первый свой приезд в Москву была один раз в Колонном зале. Но большая разница быть зрителем на концерте или войти в этот чудесный сверкающий зал посланцем своего народа на великое собрание советских людей, воодушевленных и объединенных благороднейшей целью. Чувство волнующей гордости и счастья переполняло душу Саргыланы. Спутник ее — якутский писатель Старков, высокий, плечистый, с красивым, несколько излишне полным лицом, нагибался к ней и называл шепотом известных ему людей.
И глаза Саргыланы вспыхивали радостным блеском, когда он называл любимых с детства писателей, знаменитых ученых, артистов, знакомых по не раз виденным кинофильмам, прославленных новаторов заводских цехов и колхозных полей.
Кого только здесь не было!
Внимание Саргыланы привлекла красивая полная женщина, которая шла под руку с двумя мужчинами. Справа шел великан саженного роста с такими широкими плечами, что Саргылана подумала: «Наверное, в любую дверь боком проходит», — и с крупным, добродушным, как у всех очень сильных людей, лицом. На груди у него сверкала пятиконечная золотая звездочка с острыми лучами и два ордена Ленина. Он медленно продвигался, очевидно не на шутку опасаясь, как бы не толкнуть или не придавить кого своим огромным телом, но, пристально наблюдая за окружающими, он в то же время внимательно прислушивался к тому, что рассказывал его товарищ, так разительно не похожий на него. Тот был худощав, среднего роста, с живым, необычно подвижным лицом. На правом борту его прекрасно сшитого светло-серого костюма горела золотая медаль лауреата Государственной премии. Он с азартом рассказывал что-то своему товарищу, оживленно жестикулируя, нисколько не обращая внимания на окружающих.