На Лене-реке

Таурин Франц Николаевич

«Артист или писатель», — подумала Саргылана, но тут заметила его большие рабочие руки с несмываемой, въевшейся в поры кожи чернотой и коротко остриженные ногти на толстых сильных пальцах.

— Кто эта женщина? — спросила Саргылана у Старкова.

— Это известная уральская писательница, — ответил Старков.

— А те двое?

— Герой Социалистического Труда, знатный тракторист, а тот, что рассказывал, — сталевар Магнитогорского завода, новатор, лауреат.

— А я подумала, артист или поэт, — засмеялась Саргылана.

— Ты не ошиблась, —

улыбнулся Старков, — в своем деле он действительно артист. А вот послушаешь его выступление — он будет говорить, — поймешь, что он и поэт…

Временами Саргылане казалось, что она читает увлекательную книгу, в которой очень подробно и обстоятельно описаны такие, на первый взгляд, несбыточные события. А Старков уже опять дотрагивался до ее руки, чтобы привлечь внимание, и указывал на проходящих мимо известных знатных людей, которыми так богата наша Родина.

После всего, что случилось за последние дни: неожиданной и потому тем более приятной поездки в Москву, радушного и заботливого приема в Москве, самых неожиданных встреч в кулуарах этого необыкновенного собрания, — уже ничто, казалось, не могло удивить Саргылану. Но ей предстояло в этот вечер изумиться еще раз.

Выражаясь точнее, то, что она услышала, не просто изумило, а потрясло ее.

…На трибуну поднялся народный артист, много раз виденный Саргыланой на экране. Он вносил предложение о составе президиума конференции. Одно за другим произносил он имена знатных людей страны — академиков и сталеваров, писателей и комбайнеров, композиторов, художников, артистов, шахтеров, строителей, текстильщиков, а огромный зал и заполненные до предела хоры отзывались на каждое названное им имя взрывом единодушных рукоплесканий, которые не смолкали ни на мгновение, только несколько стихая перед каждым новым именем.

— …писатель Михаил Шолохов… — услышала Саргылана и еще сильнее зааплодировала, вкладывая в это приветствие всю глубину своего преклонения перед любимым писателем.

— …стахановка Приленского кожевенного завода Светлана Ынныхарова…

Бедная девушка даже не заметила, что ее назвали другим именем. У нее перехватило дыхание, и занесенные для рукоплесканий руки бессильно упали на колени. И хотя зал так же оглушительно аплодировал ее незнакомому имени, Саргылана не слышала этого гула, и только, в этой мгновенно наступившей для нее тишине, гулко и порывисто стучало ее взволнованное сердце.

Народный артист называл с трибуны новые имена, Старков весело кричал ей что-то на ухо, она не понимала его слов и сидела притихшая, побледневшая и неподвижная. Аплодировать у нее больше не было сил.

— Прошу избранных товарищей занять места в президиуме, — сказал открывший конференцию высокий плечистый человек с белой как снег головой.

— Иди, Саргылана, — сказал ей Старков.

Огромным усилием воли Саргылана заставила себя подняться с места, но у этой якутской девушки-работницы была такая сила духа, что, сделав первый шаг и почувствовав обращенные на себя взгляды сотен людей, она, спокойно глядя на покрытый красным

бархатом и заставленный цветами стол президиума, размеренной походкой пошла между креслами.

Поднявшись на сцену, она на секунду остановилась, отыскивая свободное место — около нее были свободные места в первом ряду, но туда она садиться не хотела, — и вдруг услышала громкий шепот и совсем обыкновенные слова:

— Саргылана, иди сюда! Я заняла тебе место.

Еще не успев повернуть головы и даже не по звуку голоса, а как-то почти подсознательна Саргылана поняла: это Лена!

А та уже поднялась ей навстречу и, с трудом сдерживая желание броситься подруге на шею, трясла ее руку.

Они так и сели рядом, держась за руки.

— А как тебя перекрестил этот дядька, — зашептала Лена, указывая на сидевшего неподалеку народного артиста, который зачитывал список президиума, и тут же оборвала сама себя: — Тише… Сейчас будут говорить…

В перерыве Лена пригласила Саргылану на фабрику.

— Приходи завтра утром.

— Утром? А сюда?

— Сюда к десяти. А мы работаем с семи. Приходи к началу смены. Знаешь, как девчата обрадуются! И вместе сюда приедем.

3

Утром вместе с потоком рабочих первой смены Саргылана вошла в проходную фабрики. Обгонявшие ее работницы недоумевали, глядя на новое, по последней моде сшитое пальто Саргыланы, — ишь, вырядилась! Не то форсить, не то работать… — и пожимали плечами.

Саргылана протянула в квадратное окошечко бюро пропусков свое делегатское удостоверение и тут же получила заготовленный заранее пропуск. Значит, Лена по обыкновению пришла за полчаса до начала смены и уже позаботилась о ней.

У цеховой раздевалки Саргылана столкнулась с Матреной Михайловной.

— Батюшки-светы! — всплеснула руками Матрена Михайловна, увидев Саргылану, расцеловала ее по русскому обычаю троекратно крест-накрест и повела в свой кабинет.

— Опять к нам? Да что-то ты больно нарядная. Я, поди, за всю жизнь таких шелков не нашивала, а уж пятый десяток доживаю. Так к нам, что ли?

— В гости пришла, Матрена Михайловна. На друзей посмотреть, еще раз поблагодарить за все.

— В Москву-то тебя каким ветром занесло?

— На конференцию послали.

— На конференцию? — Матрена Михайловна с лаской, уважением и материнской гордостью посмотрела на Саргылану. — Умница, дочка, умница!

— Чем же это умница? — и Саргылана улыбнулась в ответ на ее ласковый взгляд.

— Глупого да нерадивого не пошлют. Значит, заслужила. Вот и говорю — умница. Мы тоже Лену послали. Видала ее?

— Рядом в президиуме сидели, Матрена Михайловна, — ответила Саргылана.

Матрена Михайловна отвернулась, сняла очки, и Саргылане показалось, что она рукавом смахнула нечаянную слезу.

— Ох, девки! — сказала Матрена Михайловна дрогнувшим голосом. — В какое вам время жить довелось… Понимаете ли вы все это?.. Ну, поди повидай подруг. Да потом зайди, поговорить с тобой надо о многом… Чай, не чужая…