На морских дорогах
Шрифт:
Командующий встал:
— Штаб ледокольного отряда укомплектован полностью. Имеется в некотором количестве уголь для зимней кампании… Подготовлена инструкция для плавания во льдах… Лучше меня это знает товарищ Бадигин.
Действительно, Степанов занимал должность командующего всего несколько дней и не совсем вошел в курс наших дел. У него были задачи и поважнее.
— Доложите, — коротко сказал Кузнецов, обернувшись ко мне.
Я тоже встал, хотя докладывать мне вообще-то было не о чем. Часть ледоколов еще в Арктике, а те, что вернулись, оставались по владении Главсевморпути. Я рассказал о боевой подготовке на ледоколе номер восемь, о том, сколько было выходов на стрельбы,
Николай Герасимович слушал как-то рассеянно. Когда я кончил, он некоторое время молча постукивал карандашом по столу, посматривая в окно на Двину. Потом как бы нехотя сказал:
— Я вынужден вас огорчить, товарищ Бадигин. Начальник Главсевморпути Папанин удержал ледоколы за собой. Они только временно передаются в наше оперативное подчинение. Но не беда, вы получите новое назначение, — добавил нарком.
Вечером дома я все обдумал. Конечно, жаль, что выношенное мною дело попадет в другие руки. Но ведь никто не отменяет зимние беломорские перевозки! И если мои предположения оправдаются, перевозки пройдут успешно, я буду удовлетворен. А может быть, действительно, ледоколам в штатском пиджаке будет удобнее, чем в военном мундире?
На следующий день произошел разговор с Папаниным. Он встретил меня в коридоре обкома партии и пригласил в свой кабинет.
Когда мы сели, Иван Дмитриевич вынул из бумажника документ:
— Читай.
Это был мандат ГКО, выданный 15 октября.
«Выдан сей мандат, — читал я, — тов. Папанину И. Д. в том, что он назначен уполномоченным Государственного Комитета Обороны по морским перевозкам в Белом море и организации погрузки-выгрузки в Архангельском порту.
Все партийные, советские и хозяйственные организации должны оказывать т. Папанину И. Д. необходимую помощь и содействие в выполнении возложенного на него поручения.
Председатель Государственного Комитета Обороны
И. Сталин».
Я молча вернул документ.
— Согласен ли ты работать у меня, Константин Сергеевич? — спросил Папанин.
— Я получаю новое назначение от Кузнецова.
— Ну, а кто тебя мог бы заменить в Архангельске, на беломорских проводках?
— Конечно, Михаил Прокопьевич Белоусов. Я не знаю лучшего полярного капитана.
Я действительно получил вскоре другое назначение в наркомате Военно-Морского Флота и вернулся в Архангельск, к Папанину, только через полгода.
Но это потом, а пока в порту разгружали второй караван: тяжелые танки, самолеты, другие оборонные грузы. Вскоре прибыл третий караван. Над городом шумела пурга, наступали морозы. Октябрьский праздник прошел невесело. Страна переживала тяжелые дни.
Москва… 20 октября бои происходили в районе Можайска и Малоярославца, в столице было введено осадное положение.
В Арктике навигация прошла успешно, и все суда вернулись в Архангельск. Фашисты не предпринимали попыток помешать нашим плаваниям в Ледовитом океане. В Арктическом пароходстве стали поговаривать о том, что он вообще недоступен для врага. Как-то я допоздна задержался в штабе. Закончив работу, включил радио. Передавали статью Алексея Толстого «Москве угрожает враг». Никогда не забуду чувств, охвативших меня в тот час.
«Ни шагу дальше, — говорил диктор. — Пусть трус и малодушный, для кого своя жизнь дороже Родины, дороже сердца Родины нашей, Москвы, гибнет без славы, ему нет и не будет места на нашей земле. Встанем стеной против смертельного врага…»
Остановить фашистов. Вот сейчас самое главное.
«Но что я сделал для этого?» — пришла вдруг мысль. На суше и на море мы схватились с гитлеровцами насмерть. А я все еще занимаюсь боевой подготовкой, запасаю уголь и разрабатываю планы на
Диктор читал статью Толстого, а мне вспоминалась встреча с Алексеем Николаевичем летом 1940 года. Он рассказывал о своей работе над «Петром Первым». Горы исписанной бумаги, сотни прочитанных книг. Толстой — интересный собеседник, мы просидели с вечера до солнечного восхода. Это было мое первое личное знакомство с большим писателем. Оно оставило след на всю жизнь. Помню, Алексей Николаевич восхищался работой моряков, называл их труд благородным, героическим…
В Архангельске холода. Северная Двина быстро покрывалась льдом. В ясные вечера луна всходила огромная, багровая. В ноябре ледокол «Восьмерка» работал на реке и днем и ночью. Море быстро стыло. Быстрее всего замерзали Кандалакшский и Онежский заливы.
В середине ноября наш единственный ледокол был срочно затребован для оказания помощи пароходу «Сакко». Он пришел из Кандалакши с четырьмя тысячами архангелогородцев, возвращавшихся с постройки оборонительных сооружений. При посадке людей на пароход каждому была дана буханка хлеба на дорогу. Предполагалось, что плавание в Архангельск займет около суток. Но природа распорядилась по-своему: морозы сковали залив. Пробиваясь среди льдов, пароход находился в пути неделю. На пароходе голодали, однако, по законам войны, капитан не мог попросить помощи по радио: он выдал бы свое местонахождение вражеским самолетам, и тогда могли погибнуть все.
Только на Березовом баре, встретив непроходимые льды, капитан дал телеграмму с просьбой срочно доставить на пароход хлеб и прислать ледокол, что и было немедленно сделано.
Как мне рассказывал старпом ледокола Василий Павлович Корельский, многие пассажиры «Сакко» спустились на лед и шли в порт пешком, падая от слабости. За ними выслали несколько лошадей с санями.
Случай с «Сакко» показывает обстановку в Архангельске и на Белом море: несколько морозных дней сделали море труднопроходимым для переходов, и в то же время оно оставалось легкодоступным для вражеской авиации.
Я представил себе семь тяжелых дней, проведенных архангелогородцами на пароходе. Ночью стояли во льдах при полном затемнении, днем медленное движение вперед. Каждый вражеский самолет-разведчик заставлял сжиматься сердца тысяч людей…
Как-то вечером на Поморской встретил Андрея Федоровича Пинежанинова. Морозило, шел редкий сухой снег. Мы зашли в гостиницу. Андрей Федорович сообщил печальную весть — погиб ледокольный пароход «Садко», на котором в 1937 году я попал в полярный дрейф. В первый раз этот пароход затонул еще в прошлую мировую войну и пролежал на дне семнадцать лет. В 1933 году он был поднят эпроновцами и через два года вошел в строй ледокольного флота. Пинежанинов был на «Садко» старпомом note 21 .
Note21
В послевоенное время А. Ф. Пинежанинов удостоен почетного звания Героя Социалистического Труда.
Вечером 14 сентября, рассказывал Андрей Федорович, пароход в Карском море плотно сел на неизвестную подводную скалу. Камни пробили днище, внутрь хлынула вода… Печально. Весть о гибели судов, на которых плавал, всегда воспринимается тяжело, словно погиб близкий друг.
В Архангельске жизнь шла своим чередом: тяжко было архангелогородцам. Однако город жил, трудился, помогал фронту, готовился к воздушным налетам. В подвалах жилых домов (их было совсем мало) оборудовались бомбоубежища. В саду около городского театра, на улицах, где посуше, на откосах берега копали щели.