На одинокой дороге
Шрифт:
Канава была нестрого поделена между городскими париями от моста к мосту. Рвано-серая масса неспешно перемещалась вдоль мерзлых земляных стен. Нищие собирали лягушек, выискивая замерзших под камнями и трухлявыми пнями. Тут же потрошили, готовили на огне. Рыбу здесь едят редко. Вода у пирсов грязная настолько, что ничего живого там не водится. За рыбой выходят далеко в море.
Сейчас один из нищих, старый, с седой бородой по пояс, тощими руками вытащил из какой-то щели в земле белесую полумороженую лягушку, к нему тут же подскочил другой, такой же старый и пытался ее выхватить. Бородатый, не вставая с колен, отставил руку
— Убери руку, сказал!
Откуда-то выскочила мелкая собачонка. Такая же тощая, всклоченная, с безумным взглядом, она подскочила к дерущимся, выхватила болтающуюся лягушку и обогнув костер, поскакала прочь, петляя между камней и ледяных лужиц.
Оба нищих бросились за ней.
Собачонка по насыпи выскочила из оврага, сжимая в зубах лягушку, прижалась к боковине моста, попыталась проскочить выше, но заскребла лапами по земле, дальше склон был слишком крутым. Оглянулась — преследователи приближались. Собака в несколько жевательных движений сожрала лягушку и ощетинилась в сторону подбегающих нищих. Негромкое рычание собачки заглушила их ругань.
Рычание прервал прилетевший камень, размозживший собаке голову. Та взвизгнула, рухнула на землю и стала медленно скатываться по насыпи.
Нищие удивлено озирались. Камень прилетел не от них.
С насыпи спустился невысокий однорукий крепыш в лохмотьях, подобрал собаку, скатившуюся к ногам побирушек, молча прошел мимо них.
— Ты поделиться должен! Она у нас еду украла.
— Да, половина собаки наша!
Крепыш, не слушая их, шел дальше. Нищие не отставали. Один попытался схватить труп собачонки. Крепыш повернулся, положил собаку на землю, наступил на нее ногой, нагнулся и поднял с земли камень. Молча подбросил его в единственной руке, выразительно глядя на попрошаек. Те мгновенно отстали.
Когда однорукий поравнялся с пирсом, заметил смотревшего на все это Курти.
— Чего уставился?! Это моя жрачка!
Курти отвернулся.
Минуту сидел, глядя перед собой, запустил руки в волосы и тяжело выдохнул. Денег нет, в кошельке только странный кругляш… , кстати, где он? Металлический. Может серебро?
Он огляделся, нашел его глазами, поднял. Повертел перед собой. Не похоже, что серебро. Странный металл. Очень тяжелый.
Диск был шире его ладони. Темно-красный с черными значками в центре. По обводу тонкая линия с мелким, но тщательно выгравированном узором. Значки — это кажется буквы. Текст заполнял почти всю поверхность. Читать Курти не умел и что там написано понять не мог. Повернул кругляш другой стороной — тот же обвод с тонким рисунком, но никаких букв. Круглое поле разделено горизонтальной чертой — в верхнем птица с ключом в лапах, в нижнем непонятно — русалка, что-то ли? Или скорее русал. Мускулистый здоровяк с рыбьим хвостом и таким же ключом в руках. Герб. Тонкая работа. Что это за штуковина? Может дорогая? Хотя толку-то. Здесь ее никому не продашь. Во-первых, непонятно что это и имеет ли какую-то ценность для жителей Еловы, во-вторых, Курти сейчас ищут и ему вообще нельзя где-то показываться.
Пора что-то решать. Оставаться в городе невозможно. Найдут. И скоро. Как сказал Зуб — прятаться ему негде. Да и где в Елове можно спрятаться?!
Курти засунул кругляш обратно в кошелек, кошелек за пазуху и вышел к порту.
Вдоль многочисленных пирсов
Курти подошел к ближайшему, огляделся. Корабли стояли с двух сторон, но на те, что у начала Курти не обратил внимания, ему нужны пришвартованные у самого края, готовящиеся к выходу в море.
Он пробежался по деревянному настилу вдоль баркасов, яликов, шхун, редких шлюпов и остановился у самого края пирса рядом с высокой баркентиной. Задрал голову и увидел стоявшего на корме и явно скучающего моряка. Долговязый матрос в синем сюртуке, поверх которого был накручен толстенный шарф, о чем-то размышлял. Лицо было помятое, а судя по тому, как он глубокомысленно теребил край своей приплюснутой широкополой шляпы — о вечных ценностях — бабах и выпивке.
— Эй, на корабле!
Задумчивый взгляд опустился на него снизу.
— О! Человече! Маленький, правда, но человече.
— Как раз подрасти хочу. С кем можно поговорить, чтоб вы меня с собой взяли?
— С собой?! Тебя?! А зачем?
Курти пожал плечами:
— Здесь холодно.
— Холодно ему — все так же задумчиво продолжил матрос — а у нас ты погреться хочешь?
— Я хочу, чтоб вы меня с собой забрали.
— Сколько платишь?
— Денег нет, — опустил глаза Курти.
— А бесплатно нигде не греются, даже у вас в Елове.
— Я работать могу. Ты не смотри, что я такой худой, я жилистый. Разгружать, таскать умею. Любые работы. Помочь в трюме или на кухне. Палубу драить.
— Что, действительно, все это можешь? — неожиданно серьезно спросил помятый.
Курти подозрительно посмотрел на перешедшего на столь обстоятельный тон моряка и кивнул:
— Да.
— Хорошо, тогда можем и договориться. Ты подожди пару минут, я пойду капитана спрошу. Сам понимаешь, такие вопросы только он решает.
Моряк исчез из поля зрения, но спустя секунду, снова появился над бортом.
— И что, все это забесплатно?! Тебе и денег не надо?
Он так внимательно это спросил, что у Курти подозрения о том, что над ним смеются, стали развеиваться. Он подумал, что может и вправду денег попросить, но тут же решил, что от добра добра не ищут и помотал головой.
— Хорошо, тогда я щас. Ты это… главное не уходи.
Он вновь пропал.
Курти похлопал себя по плечам.
Помятый вернулся скоро и не один. Вместе с ним над бортом показался еще моряк, одетый в такой же синий сюртук. Руки он держал в карманах и был весь нахохлившийся, мрачный.
— Капитан согласен — сразу продолжил разговор первый, только нам юнга нормальный нужен. Чтоб, как говорится, действительно моряк в душе! Ты понимаешь. Разгружать, полы мыть, это все хорошо, но самое главное не это.
Он чуть свесился с борта и серьезно произнес:
— Ты плавать умеешь?
Курти удивлено посмотрел на него:
— Умею, конечно. Я же живу у моря. Летом все в море плавают.
— Вот то-то и оно — озабочено покачал головой помятый — летом! Летом любой дурак побултыхаться может. А нам серьезный парень нужен. Я же говорю — моряк в душе! Который море любит и не боится его.