На огне святом сожжем разлуку
Шрифт:
– Идут - тревожно говорил Печерун.
К покоям ступили дружинники. Усатый страж - бледный, аж зеленый - подступил к кровати, протянул царю серебряный бокал, в котором спаривала багряная жидкость.
– Имеешь, царь, кровь Зорулину - глухо говорил он.
– Отдай ей - напугано вскрикнул царь.
– Давай сюда - сказала ведьма – а теперь, царь, еще одно.
– Чего тебе еще?
– Надо еще крови родной.
– Что ты плетешь?
– помертвелыми устами пробормотал царь.
– То, что слышал. Дай мне еще крови
– О Перун! Ты помешалась?
– Поздно стонать. Ты избрал бессмертие. Пролилась кровь. Остановишься - упадет на тебя и ты умрешь наглой смертью.
– И нельзя иначе?
– простонал Горевей.
– Можно - насмешливо ответила ведьма, подняв над огнем бокал с кровью. Ручеек полился в горшок, красный пар окутал бабу - Есть другой путь, царь. Ты умрешь, будет жить дочка, станет царицей.
– Я хочу жить - бормотал Горевей - Хочу увидеть, как царство мое овладеет всей землей.
– Спеши же. Время темной силы проходит. Скоро запоют первые петухи, и тогда будет поздно. Ты сгинешь.
– Думай о судьбе царства - шепнул Печерун.
– Делай, что она сказала - всхлипнул царь.
– Боже, что я делаю?
Советник дал знак воинам, вывел их за двери. Ведьма успокаивающе коснулась царева плеча.
– Не страшись, царь. Бессмертный не ведает жалости.
Ползли тягучие, давящие минуты. Колдовской огонек рдел едкой мглой, пьянил душу. Тревожно суетился у дверей советник, выглядел в сени, прислушивался. Наконец в покои вошли дружинники, подали ведьме еще один бокал. Баба слила кровь из обоих сосудов в один горшок, хлюпнула на огонь. Костер кроваво запламенел.
– Что она говорила? – помертвевшим голосом спросил царь.
– Спала - уныло ответил дружинник.
– Спала - прошептал Горевей, безумно оглядываясь.
– Ведьма, ты скоро?
– Питье готово!
– Ведьма подала бокал - Пей, царь!
– Ужасный напиток - прошептал Горевей, держа сосуд в дрожащих руках.
– И я хотел этого. Отныне нет у меня жалости. Я убил самое дорогое. Теперь все можно! Ха-ха! Все можно. Жгуч твой напиток, ведьма! Ух, жгуч!
Он выпил бокал единым духом, отбросил прочь и ухватился за грудь.
– Свет затуманило! Я умираю. Где я? Что со мной? До-о-о-ченькааа….
Он упал на кровать, вытянулся и замер. Печерун подступил к царю, заглянул в лицо, неуверенно спросил:
– Спит или что?
– Спит и не спит - ответила ведьма, собирая утварь в сумку - он бессмертен. Так и будет жить сто веков. Но что тебе до того? Зови людей. Объяви: царь стал богом. А советник - царем!
– Хорошо сказала - судорожно улыбнулся Печерун, и его глаза надменно заблестели.
– Советник - царем! Слышали, воины? Завтра собрать к башне весь Витич. Царь наш отныне бессмертный. Я объявлю его волю!
– А тела?
– отозвался усатый дружинник, как-то странно посматривая на советника - Куда девать зарезанные тела?
– Ну, ты… зарезаны - недовольно пробурчал Печерун -
– Поняли - переглянувшись, ответили воины.
– А тела? В Славуту, рыбам на пищу. Разве впервые?
Мертвец на престоле
Оставшись наедине с ведьмой, Печерун почувствовал себя неуверенно. Поднес к кровати факел, долго всматривался в желтое лицо царя. Стеклянные глаза владыки смотрели грозно и страшно. Советник отвернулся, уткнул держало факела в отверстие у дверей, глянул на бабу:
– Ну, что я тебе виноват?
– Немало - ответила ведьма, и в голосе ее слышался затаенный смех - Теперь ты, Печерун, мой извечный должник.
– Не хочу!
– вскрикнул советник.
– Говори сразу, сколько привезти сокровищ, куда?
– Хочешь избавиться от воспоминаний?
– похохотала ведьма.
– Не избавишься, голубое, ой нет! Ха-ха-ха! Держись, Печерун, за престол царский, держись крепко, потому что он очень жгуч! Ха-ха-ха!
– Что ты мелешь? Говори, что тебе дать?
– испугано говорил Печерун.
– Сама появлюсь, когда надо будет. Счастливо оставаться, советник, то бишь уже, царь! Ха-ха-ха!
Покой осияла зарница, ослепив Печеруна, холодный вихрь сыпнул в лицо горсть града. Когда разлепил глаза, ведьмы уже не было. Печерун кинулся к дверям, позвал стражу. Никого. В переходах завывал пронзительный ветер, расшатывал чадящие огоньки факелов. Жутко стало советнику. Он побежал вниз, разбудил сына. Мечик что-то спросонья бормотал.
– Вставай!
– кричал отец - Клич стражу!
– Что такое? Чего ты такой?
– Какой такой?
– сердился Печерун.
– Сам не свой. Какой-то зеленый, будто мертвец.
– Я дам тебе мертвеца! Просыпайся, буди Борола, Тирла да и всех других бездельников! Должны поутру согнать к башне всех витичцей. И еще одно: бросить в темницу Корня и Бояна. Слышишь? Из-под земли достать!
…На рассвете запыхавшийся Мечик сообщил отцу, что Корень исчез, в землянке его нет. Исчезли и овцы из кошары. Старый пастух будто сквозь землю провалился.
– А Боян?
– озверел советник.
– Тоже нет - развел руками сын.
– Люди сказали, что поплыл Боян куда-то вниз на челноке.
– Пусть плывет - облегченно вздохнул Печерун – Вот он где мне сидит, как кость в горле собачьем!
На рассвете выяснилось, что не только Корень и Боян исчезли с Витича. Дружина не досчиталась половины охранников царской башни. Воины готовились на площади лавой, все были молчаливы и хмуры. К воротам понемногу вливалась толпа, сгущалась, собираясь к царскому крыльцу. Плыл тревожный шепот. Люди не понимали, зачем их собирают, вопросительно посматривали на черный бархатный полог, который закрывал крыльцо. Из-за него вышел Печерун, разгладил бороду и громко крикнул: