На осколках цивилизации

Julia Shtal

— Да забей! Нормально всё.

Чес кивнул и больше не спорил. Они помолчали минут пять, потягиваясь, зевая и стараясь отогнать сон и размять окостеневшие конечности. Креймер вероятно заметил пустую скомканную пачку от сигарет, а потом и окурки недалеко от Джона, и тихо проговорил:

— Всё выкурил? Ты неисправим. — Потом, подумав, добавил: — Нельзя же так…

— Да… — беспечно ответил Константин, смотря в небо. — Нельзя. Но, знаешь, мне теперь как-то всё равно. — Помолчал, подумал и повторил тише: — Всё равно… что так, что эдак. Всё равно помирать.

— Больно меланхолические мысли у тебя с утра пораньше. Пойдём лучше обратно. Начнём собираться, как-никак.

И, думаю, нужно будет выйти раньше… определённо раньше.

Чес, вставая, похлопал его по плечу и вернулся в магазин. Джон решил ещё немного побыть здесь — попрощаться с дочерью окончательно. Ведь никто не знает, вернётся ли он ещё сюда или нет…

Точнее, это он решил уже давно, что не пойдёт… не вернётся. Не потому, что не сможет, а потому, что… не выдержит ещё раз; максимум — после всего этого ужаса (если он, конечно, закончится) придёт перехоронит Дженни. Но стоять над её маленьким надгробием… слишком! Мужчина знал наверняка, что это более чем тяжко; эта мысль и это осознание после такой спокойной и согревшей сердце ночи показались слишком резкими, будто ведром холодной воды на голову. Поэтому он встал быстро, сию секунду, и поплёлся вслед за Чесом. Перед тем, правда, обернулся через плечо и кратко посмотрел на вновь покосившийся крест; «Надо поставить…» — подумал, хмыкнул, чему-то почти безумно ухмыльнулся и развернулся, побрёл обратно, так и не выравняв крест.

Вскоре по наущению Креймера Джон таки набрал себе воду, умылся, побрился; когда проходил по общему залу, то замечал на себе изумлённые, даже побаивающиеся взгляды. Впрочем, то результат его прошлых десяти дней… А ещё, кажется, Саманта сказала ему что-то взволнованное об его с Чесом исчезновении этой ночью. Константин лишь усмехнулся, но не ответил ей ни слова; было очень необычно с её стороны, кстати, заговаривать с ним — он ведь теперь заимел статус грубияна или кого ещё… от него теперь буквально шарахались. Но Джону… в общем, это не нуждалось в комментарии.

Чес неожиданно решил передвинуть время выхода на одиннадцать утра, вместо вечера; повелитель тьмы был благодарен ему за это, потому что, наверное, и дальше находиться здесь (а здесь — это была комнатка Дженни, ибо больше негде) было тяжко, равносильно пережёвыванию старого и чревато различными последствиями; если не отпустить сейчас, значит, уже никогда. И мужчина, хоть и ощущал себя ужасно и убито, порешил идти дальше, жить дальше, хотя та жизнь представлялась смутной и бесцельной. И почему-то в сегодняшнюю ночь Джон понял это остро — это решение и то, что… банально, да, но кто-то нуждался в нём. И этот кто-то намекал ему об этом не раз; да и сам он понимал, не дурак всё-таки.

С затёкшими спинами, с бледными лицами и будучи плохо выспавшимися, они вышли даже на полчаса раньше; не терпелось убежать отсюда, по крайней мере, Джону точно. Свой траур он отсидел, а затяжное провожание души могло вполне в его случае перерасти в крайнюю степень безразличности ко всему на свете (даже к себе). Поэтому бежать чем быстрее, дальше, тем лучше.

Перед самым-самым выходом, когда их немногие вещи были собраны, Константин не смог удержать себя и захватил пару пачек сигарет — пагубная привычка и была на то, чтобы вызывать жёсткое болезненное привыкание и не отпускать долгое время. Мужчина был рад находке, но посвящать в это Чеса не решился: тот мог сорваться вновь, а повелитель тьмы хотел видеть его здоровым, лишённым всяких вредных привычек. Потому что его водитель издревле был таким чистым и святым, а тут… не совсем у него вязался в голове образ ангела с сигаретой во рту. А то, что Чес был ангелом, и сомнений

не находилось…

В их распоряжении был всего один рюкзак, тот самый, из детсада; кажется, в нём кто-то ещё недавно припомнил свой, но Джон как всегда проигнорировал это высказывание, понимая, что в данной обстановке уже никому нет дела до порядка. И до них всех. Поэтому кто умнее и смелее, тот и выживает.

Константин впервые в жизни, когда они подходили к крыльцу магазина, вспомнил о ранах Чеса и о том, что парнишке приходилось перевязывать себя всё это время, а это доставалось ему с трудом, и ощутил… нет, не стыд, но просто какой-то лёгкий, будто укус комара, укол в своё сердце. Но не больше. Мужчина оглянулся на парня и без всяких предисловий спросил:

— Как твои раны? — Чес обернулся очень удивлённым, потом едва выдал смешок за кашель и ответил:

— Уже почти зажили…

— Ты смеёшься. Да, этот вопрос припозднился, но лучше поздно, чем никогда. — Повелитель тьмы пожал плечами и толкнул дверь. Креймер теперь тихо улыбался.

— Да не в этом дело. Не совсем… Просто ты странный, Джон. — Они оба остановились в проёме, глянув друг на друга; парень продолжил, выдыхая: — Ты не помнишь, но ты обидел многих людей, даже тех, кто пытался помочь и, быть может, говорил искренние слова. Ты не хотел слушать и гнал их, отвечал на их вопросы игнором. Но меня… не гонишь, хотя в прошлом бы также вышвырнул за дверь, как кота. И я ничего не делал такого, даже слов сожаления толком ни разу не сказал…

Константин тогда встал перед выбором, сложным, скрипучим выбором; ну, варианты его не были оригинальны: либо врать, либо нет. Если врать, то можно уверенно сказать, что план по несближению выполняется на отлично; или сказать правду, ту почему-то греющую правду, такую приятную, но тянущую после себя столько ненужных для него последствий!.. Повелитель тьмы думал лишь две секунды, но ему всё равно хватило этого, чтобы понять: говорить правду не надо. Это чревато… и даже не совсем понятно чем, но это точно опасно, так как вызвало невиданную доселе в нём панику. Поэтому, поколебавшись и потом отругав себя за это промедление, Джон скупо проговорил:

— Я не знаю, Креймер, ничего не знаю. — Отвёл глаза и прошёл вперёд. Догадался ли Чес о вранье? Наверняка; но кто ж ему теперь даст слово или возможность лишнего вопроса? Парень вероятно всё понял, но покорно промолчал и последовал за ним. В спину им летели жалобные крики Саманты, сначала упрашивающей остаться, потом сожалеющей о случившемся и наконец прощающейся с ними.

В чём же состоял смысл тех несказанных слов?.. Да в банальном том, что Чес не был тем, из той толпы. Никогда. Даже когда Джон его гнал, как кота, по выражению самого парня, тот не был для него лишним звеном — просто в тот момент ему нужно было остаться наедине с собой. Или по причине сквернейшего характера, всё отрицающего. Но никак не из-за ненужности Креймера, никак…

И даже самую эту банальность повелитель тьмы не смог сказать! Не то чтобы ужасно, но… просто не до этого сейчас.

Ещё с утра Чес рассказал ему план дальнейших действий — план, конечно, наивный до ужаса и лишенный порой логики, но всё-таки план, всё-таки хоть какое-то разумное действие; Джон решил корректировать его по ходу действий. Пока планировалось идти по этой самой трассе до официальных границ города — это было уже недалеко, как, впрочем, и после: эта дорога вскоре должна была перейти в более узкую и привести их к Ред-Хиллу прямиком. В целом километров восемь был этот путь; но Константин знал, что при настоящих обстоятельствах он мог сильно растянуться во времени…