На осколках разбитых надежд
Шрифт:
Лена проплакала всю ночь. Слезы полились уже на черной лестнице, где она просидела некоторое время не в силах подняться в свою комнату. А потом они вернулись, едва она увидела хрупкую балерину, которую поставила специально на самое видное место в комнате. Эта вещица отправилась в самый нижний ящик комода после недолгих раздумий. Сначала, правда, Лене хотелось разбить об пол музыкальную игрушку, но потом она пожалела изысканную работу мастера и потому просто убрала прочь.
Но самые долгие, пусть и совершенно безмолвные слезы ждали Лену, когда она уже готовилась ко сну и впервые почувствовала дискомфорт, устроившись на узкой кровати. Что-то лежало под матрасом на досках. Этим предметом
49
Генрих Гейне. Сборник «Книга Песен».
Она пролистала страницы и отыскала сложенный листок. Словно знала, что оно там будет, это короткое послание, написанное почерком, который успела запомнить.
«Люди обычно пишут, что дарят книги на долгую память. А я бы хотел написать, что дарю тебе этот подарок — на короткую. Потому что чем короче будет память, тем скорее боль покинет твое сердце. Я отдаю тебе эти сочинения только в надежде, что ты будешь хранить их втайне от всех в укромном месте (Гейне запрещен рейхом, как ты знаешь). А еще — в надежде на то, что они принесут минуты радости и поддержат, когда тебе станет горько. P. S. Помни про кошачьи жизни, и помни, что ты человек. Береги себя, моя маленькая русская».
Записка была вложена на странице с одним из любимых стихотворений Лены. Ей когда-то прочитала его бабушка, и строки врезались в память. «Твои глаза — сапфира два…». И Лена раз за разом перечитывала их после, когда наконец-то под утро слезы иссякли. Она надеялась найти какой-то скрытый смысл, что записка лежала как закладка именно у этих строк. Нет, не может быть, чтобы все вот закончилось, и что он так просто может стереть ее из своей памяти. Не может быть, что слова Рихарда об эйфории праздника были правдивы. И упорно гнала Лена от себя мысль, что все могло быть просто случайным совпадением.
— Ты выглядишь очень плохо, Воробушек, — именно этими словами встретил Лену Иоганн, когда его привез к завтраку Рихард в коляске. — Ты не заболела случайно? В замке сейчас особенно холодно. Надеюсь, что сегодня стекольщики сумеют сделать хотя бы половину работ.
Иоганн верно подметил. От долгих слез лицо Лены чуть распухло, а глаза покраснели. Она не умела плакать красиво, но в этот раз не расстроилась, увидев свое отражение, когда умывалась утром. «Пусть он видит меня такой, — пришла в голову злая мысль. — Пусть знает, сколько боли принес мне…»
Но Рихард даже не взглянул на нее. Как не смотрел на протяжении всего завтрака, который Лена обслуживала. Словно ее и не было в комнате. Совсем как полгода назад.
Оказалось, что ни Иоганн, ни баронесса не знали о повышении Рихарда в звании и о предстоящем переводе на Восточный фронт. Это известие привело обоих в восторг. Баронесса даже приказала открыть бутылку игристого вина, которое Лена разлила по хрустальным бокалам.
— Командир эскадрильи! — воскликнул Иоганн. — О, это просто изумительно! Наконец-то, мой мальчик, тебя оценили по достоинству!
— Если бы у Рихарда была хотя бы толика мудрости или житейской хитрости, он бы давно уже был и не на такой должности, — заметила баронесса с легким упреком, но улыбалась довольно и широко,
— За твои победы, Фалько! — поддержал ее Иоганн.
Лена постаралась не смотреть на Рихарда в этот момент, чувствуя странную смесь чувств в груди при этих словах. Ей и хотелось очередного успеха для него, и в то же время она не могла не желать ему удачи. Ведь любое достижение Рихарда отныне означало смерть ее соотечественника и помогало Германии одержать победу над ее страной.
Как выяснилось позднее, по окончании завтрака, Рихард переменил решение ехать в Берлин. Он заявил, что планирует помочь стекольщику и его подмастерьям вставить стекла в окна замка, к неудовольствию баронессы. Ей не понравилось, что сын будет работать как простой работник, о чем она и заявила открыто.
— Так просто будет быстрее, — заявил Рихард, пожимая плечами. — Я хочу уехать из Розенбурга, зная, что замок в полном порядке, и не терзаться тревогами, когда буду так далеко от дома.
— Но эта плотницкая работа, Ритци!
— О, мама, — рассмеялся Рихард, целуя ее в щеку перед уходом из столовой. — Теперь нет никакой разницы между плотником и бароном, а ты все еще цепляешься за старое…
— Сегодня Сильвестр [50] . Нельзя работать по приметам, — напомнила баронесса, но сдалась, видя решимость сына. — Не перетрудись только, Ритци, иначе заснешь за столом и упустишь возможность найти пфенниг на счастье. И загадать желание в полночь.
50
Новогодний вечер 31 декабря, канун Нового года, в Германии называют Сильвестром (der Silvesterabend) по имени папы римского Сильвестра I (314–335), святого.
— Что мне загадывать, мама? — с легкой грустью в голосе произнес Рихард. — Мне нечего уже желать. Все, что я мог получить, у меня уже есть.
Эти слова неприятно кольнули Лену почему-то. Она притворилась, что не услышала их, пока собирала посуду со стола. Но позднее, когда поставила поднос в кухне, не удержалась и ушла в погреб, чтобы никто не видел ее очередных слез. Ей не хотелось, чтобы кто-то, кроме Рихарда, видел, как ей больно. Особенно Катерина, которая определенно догадывалась о причине этих слез. И она права — Лене было должно ненавидеть Рихарда, а вовсе не горевать из-за того, что все снова вернулось на круги своя. Но как приказать своей душе успокоиться?..
Целый день в замке кипели работы. В залах трудились стекольщик со своими помощниками, восстанавливая повреждения после последней бомбежки англичан, а в кухне готовили праздничный ужин. Пусть за стол сядет всего три человека — только семья фон Ренбек, но Айке не хотела ударить в грязь лицом. Лена заметила, когда помогала кухарке со стряпней, что в замке еды хватит после праздника еще как минимум на три дня.
— Хотя бы в праздник стол должен ломиться от еды. Кто знает, как мы встретим следующий год? Люди говорят, что если война продолжится, то введут карточки еще и на сахар с мукой, поэтому надо наедаться впрок, пока есть возможность. Вот, — протянула Айке Лене блестящий новенький пфенниг. — Положи его сама в рыбу. У нас есть примета — тот, кому достанется пфенниг, будет счастливым весь год, и с ним будет всегда удача. Я сделаю карпа и на наш стол, чтобы ты больше не плакала, Лене, в наступающем году. И тоже положу в него пфенниг. Для тебя, девочка. Пусть тебе повезет. Ишь, развела сырость сегодня! Не надо рыдать из-за мужика, Лене. Не стоит того!