На осколках разбитых надежд
Шрифт:
Она не меняла прическу с самого детства, только равняла кончики, так что коса отросла ниже талии. И сейчас, пока резала волосы, вспоминала, как мама или тетя Оля заплетали ей косы и укладывали короной на голове, приговаривая «длинная коса — девичья краса». А еще — толстую с руку косу, которой иногда несмело касался пальцами Котя, словно боялся обжечься. Лена вспоминала толстые пучки, которые закалывала так туго шпильками, что вечером болел затылок. Грим на лице и костюмы, превращавшие ее из обычной девушки в «нечто эфемерное и невыразимо прекрасное», как шутил ее партнер Паша. Вспоминала, как
Но все эти воспоминания затмевало одно. Самое последнее и яркое. Как сильная рука со сбитыми костяшками пальцев накручивала на ладонь толстую косу, и как прокуренный голос шептал в ухо: «Какие красивые у тебя волосы… какая мягкая кожа…»
— Что ты робишь, дура?!
Катерина появилась в ванной комнате так неожиданно, что Лена вздрогнула и едва не ткнула себе в шею ножницами. И словно от наваждения какого очнулась от этого крика. Что она действительно делает? Чем ей поможет это? Но если подумать хорошенько — не стало ее былой красоты, ее гордости — роскошной косы до талии. Волосы были обрезаны неровно. Она выглядела сейчас очень странно с огромными глазами и обострившимися чертами лица.
— Зачем ты зробила это? — уже мягче произнесла Катерина и забрала ножницы из рук Лены на всякий случай. А потом вдруг стиснула Лену в крепком объятии своими сильными руками и держала, пока не почувствовала, что тело подруги хотя бы немного расслабилось. Пусть не было слез, но стало намного легче. И страх чуть ослабил хватку своих щупалец.
— Хочешь, я дапамогу. У меня есть час до вечоры, — предложила после Катерина. — Я не цырульник, але ровно отрезать смогу. Яшче немец твой не признает, коли приедет.
Лена хотела выглядеть некрасивой, обрезав косу, которой так гордилась раньше. Но получилось так, что новая прическа только подчеркнула черты ее лица.
— Вось! На бумажку накрутишь волосы, будешь як артистка, — улыбнулась ей Катя в отражении зеркала, когда закончила ровнять волосы Лены. А потом добавила, вмиг посерьезнев: — Тебя Войтек видеть хотел. Сходи до него, покуль немчура вечерает. А волосы собери и спали. Недобже волосы выбрасывать…
Войтек! Лена чуть ли не подпрыгнула на месте, впервые за все время вспомнив о поляке. Вот, кто ей нужен сейчас. Именно он.
Она быстро скрутила из волос узел, с острым сожалением отметив, каким тот стал небольшим, набросила на плечи кофту, но выйти никуда не успела. Только отворила дверь, как ее буквально сбил с ног в мощном порыве мужчина и прижал к себе в крепком объятии. На какие-то секунды Лене показалось, что это Рихард. Но тут же поняла, что это не он — не его руки, чужие. А потом и разум подсказал, что это поляк обнимает ее крепко. Потому поспешила отстраниться от него, уперев ладонь в грудь, когда он не пустил ее сразу от себя.
— Какая курва это сделала? — процедил сквозь зубы зло Войтек, больно цепляя ее подбородок, чтобы рассмотреть ссадины и синяк. — Тебя… тебя… Убью!
— Мне нужна твоя помощь, — прошептала Лена, ощущая, как садится голос, не давая ей произнести страшные слова. — Очень нужна. Этот… шупо… он мертв.
В
— Стервец… оторву… как еврей… сгноить, тварь…
— А вы… вы недостойны носить знак фюрера и нации! — выкрикнул тонкий голос, ломающийся от страха, и Лена перевела взгляд на его обладателя.
Маленький рыцарь Руди. Такой забавный в своей ярости. Словно коричневый воробей стоял смело перед вороном в серой форме.
— Маленькая паскуда! — шупо вдруг протянул руку, схватил Руди за ворот гитлерюгендской формы и стал трясти худенького мальчика как куклу. — Это ты позор нашей нации! За кого заступаешься? За русскую шлюху?
— Она не шлюха! Не шлюха! А вы!.. дерьмо свинячье! — смело бросил ему в лицо Руди, и шупо, недолго раздумывая, ударил его в лицо, ломая нос. Мальчик не устоял на ногах от этого удара и повалился на землю, но немец не оставил его в покое. Вытянув широкий ремень с тяжелой бляхой, он размахнулся и хлестнул Руди, оставляя широкую полосу на его лице и разбивая железом бляхи нос в кровь.
— Твой брат геройски погиб на Восточном фронте за великую Германию, а ты поднял руку на своего же товарища! — говорил шупо, обрушивая на мальчика удар за ударом. — Если бы я не знал Клауса, то решил бы — ты еврейский выкормыш! Завтра же тебя погонят из Гитлерюгенда, маленький жидокоммунист! Перевертыш «красный»! Выставлю на Хауптплатц как позор нации!
Лена до сих пор не могла понять, откуда у нее взялись тогда силы не только подняться на ноги и сделать несколько неровных шагов, но и обрушить тяжелый камень на голову шупо, как это недавно сделал Руди. Никогда в ней не было столько решимости убить кого-то. Никогда еще она не ненавидела яростно так кого-то, как в те минуты.
Шупо зашатался от этого удара и упал на колени, уронив из руки ремень. И тогда Лена ударила снова. Сильнее. Стараясь не думать о том, что делает в этот момент. А потом снова. И снова…
Эти четыре удара решили все. Навсегда разделив ее жизнь до и после. Как и жизнь Руди, который сидел на земле и смотрел на нее со странным выражением в глазах. Он потянулся к ней, словно разгадав сердцем, что должен поддержать в этой непростой ситуации.
— Ты в порядке? — прошептал Руди, касаясь ее руки, заляпанной кровью шупо.
Лена только пожала плечами в ответ и отбросила от себя камень. Глаза Руди расширились, когда он перевел взгляд на тело полицейского. Не было нужды проверять, жив ли тот — светлые глаза смотрели невидящим тускнеющим взглядом куда-то в сторону.