На осколках разбитых надежд
Шрифт:
— Лях, — сказала Катерина, когда девушки расположились в кузове, и грузовик тронулся с места. — Лях в работниках у немки той. Приметила?
Лена только пожала в ответ плечами, почувствовав вдруг неимоверную усталость. Хотелось лечь в кузове, закрыть глаза и заснуть. И в то же время нужно было держать глаза широко открытыми, чтобы понять, куда именно их привезли и как отсюда можно бежать домой, в Минск. Она старательно разглядывала улицы города, по которым их везли, с ровными рядами каменных невысоких домов, с большими витринами, с одетыми словно с картинки прохожими и с ненавистными флагами на каждом шагу. Лена смотрела на этот чистый цветущий город
— Тварюги немецкие! — прошипела тихо девушка с короной из косы. А потом осеклась, покосившись на Лену с Катериной. Испугалась, что позволила себе лишнего. Чтобы успокоить ее, Лена потянулась к ней и сжала ее ладонь в знак того, что разделяет ее чувства, что она «своя». И при этом прикосновении девушку словно прорвало — она заговорила, захлебываясь словами, мешая русский язык и белорусский.
Ее звали Яниной. Родом была из Лиды, откуда в начале прошлого лета девушка перебралась в деревню Таборы под Минском к родственникам матери. Хотела поступать в училище в городе, быть «сестрой» при больнице. Но началась война, и все планы рухнули. Жилось в деревне голодно. Ютились по чужим углам, потому что дом у родственников отобрали немцы, как один из самых больших. Да еще и беженцев к себе приняли под крыло — двух детей, у которых при бомбежке погибли мать и бабушка.
— Еврейчики детишки те. Хоть и беленькие, а еврейчики. Страшно было с такими в одном доме, — призналась девушка. — Немчура не посмотрит, всех бы к стене… Я и записалась на работы, как только стали агитки писать да кино казать в клубе. Все лучше буде… Да и тете Христе полегче — одним ртом меньше. А я ей из Германии марки слать буду. Так порешили.
Так Лена с Катериной узнали, что в поезде были добровольцы, поддавшиеся на агитацию немцев о работе в Германии. Лена знала, о каких фильмах говорит Янина. Эти короткие ленты крутили перед каждым фильмом. В них первые добровольцы, уехавшие по вербовке еще в январе 1942 года, рассказывали, как хорошо и сыто им живется в стране оккупантов, и как они счастливы, что решились поехать в неизвестность.
Да, глядя на изобилие еды на столе или на счастливые улыбки, можно было поддаться соблазну. Но только Лена всегда сомневалась в том, что этим красивым фасадом все так же красиво, а события последних дней только убедили ее в этом. Янине предстояло стать такой же рабыней, какими будут они с Катей, насильно угнанные из родного города. Единственное отличие было в том, что у Янины был небольшой узел с собой, в котором она везла свой нехитрый скарб на новое место жительства, только и всего.
Потом Катерина рассказала о себе. Родом из деревни Дубенцы. Отец и старшие братья ушли по призыву в первые же дни войны. Из работников только и остались что мать, Катерина и восьмилетний брат Яша. Остальные мальки совсем. Как всем было тяжело в оккупации. Вот, спустя почти год дошла очередь и до гусей, которых берегли как зеницу ока, на время наездов немцев за провиантом, угоняя в лес. Решили менять птиц на крупу и муку, а если повезет — и на сапоги для Яши, который весной потерял в болоте последнюю обувку. Так и попала под облаву на рынке.
— И гусев потеряла, и сама сгинула, — с тоской проговорила Катя, вытирая слезы с лица.
А вот Лена не была так же откровенна, как другие девушки. Умолчала о работе в минском подполье, о листовках, которые хранила у себя, об участии в ликвидации высокого чина немецкой администрации. Лена рассказала только о
Как же теперь будет мама одна? Что с ней сейчас? Что вообще сейчас происходит в Минске? Как прошла операция? Все ли удачно? Жив ли Яков? И если жив, обнаружил ли ее исчезновение? Вопросы, за ответы на которые Лена в этот момент многое бы отдала. Ей только оставалась сейчас надежда на то, что Яков жив и позаботится о ее матери, пока Лена найдет способ вернуться домой.
— Куда же нас? — заволновалась Катерина, когда девушки снова стали разглядывать пейзажи, проплывающие по сторонам. Они и не заметили за разговорами, как выехали из города, и теперь грузовик бежал по грунтовой дороге. Мимо проплывали ровные ряды фруктовых садов, гладь зеленых лугов или набиравших силу зерновых, а за ними темнели гряды гор. Мелькали изредка хутора вдали. Потом спустя какое-то время скользнули в тень лесов, спасительную по стоящей в тот день жаре.
— Что они там болтали про место, где нам работать, Лена? — обратилась встревожено Катерина к подруге, и та рассказала, что сама поняла по обрывкам разговоров. Местечко называлось Розенбург, но больше этого Лена не могла сказать. То ли это был ресторан, то ли кафе какое-то, ведь немка, купившая их, говорила что-то о подносах.
— Ох, только б не тискали! — встревожилась Янина, услышав про то, что ей предстоит прислуживать немцам. — У нас в деревне любили немцы девок тискать. Як прихватят, так и молишься, чтоб тольки пощипали, не боле.
Позже Лена недоумевала, почему не было у нее никакой догадки о том, каким может быть это незнакомое место, где им предстояло жить и работать. Это же было настолько очевидно, что и оставалось удивляться собственной недальновидности.
Лес сменился простором полей, но грузовичок недолго бежал по открытому пространству, зашуршав колесами по гравию. Вскоре он снова нырнул в тень деревьев, правда, на этот раз Лена заметила, что деревья идут ровными рядами, переплетаясь ветвями над дорогой. Парк был небольшим, и автомобиль снова вырвался на пространство, залитое солнцем. Только теперь это были не поля, а площадка посреди парка со скошенной травой и яркими пятнами клумб с весенними цветами. С белеющими силуэтами в тени парковых деревьев. С множеством розовых кустов среди ровно постриженных кустарников геометрической формы.
Катерина и Янина, не видевшие прежде такого, так раскрыли рты, с восторгом взирая на рукотворную красоту природы вокруг. Лена же привстала на месте и обернулась, чтобы увидеть место, куда они приближались. Это был величественный дом из светлого камня в два этажа, стены которого также увивали роскошные красавицы, сестры тех, что росли в изобилии в парке. «Летом, когда все это великолепие зацветает, здесь, наверное, невероятно красиво», — помимо воли подумала Лена, восхищаясь красотой усадьбы.
Розенбург. Замок роз.
Грузовик не стал останавливаться у крыльца с широкими ступенями из мрамора, а покатил дальше и, обогнув дом, затормозил у задней двери с большим железным кольцом вместо ручки.
— Что с тобой, Войтек? — услышала Лена раздраженный голос немки, с трудом выбирающейся из кабины. — Ты забыл дорогу к усадьбе? Пойдешь оправдываться сам перед госпожой за то, что по парадной ехал! Я покрывать твое самовольство не стану в этот раз, так и знай!