На осколках разбитых надежд

Струк Марина

Она — семнадцатилетняя остработница. Он — восемнадцатилетний немец. Он защищал и оберегал ее на протяжении нескольких лет от других немцев, а она прятала его в погребе от повсеместной в рейхе мобилизации последних месяцев. Им казалось — с окончанием войны они наконец-то будут свободны и смогут пожениться. Они ошибались. По слухам, которые принесла Кристль, такой брак был строжайше запрещен советской стороной, а о том, чтобы девушке остаться в Германии — нельзя было даже и думать. И после регистрации как «перемещенного лица», обязательного для всех советских граждан, ее в кратчайшее время отправили на родину, предупредив обе стороны о нежелательности дальнейшей переписки. Забыть обо всем — вот, что ждало их впереди.

И новые жизни, в которых никогда не будет возможной новая встреча.

Любить врага — преступление. Это было во время войны с обеих сторон, это осталось и после. Победа не изменила ровным счетом ничего.

Лена с самого начала понимала неправильность того, что чувствовала к Рихарду. Понимала разумом. Потому что сердце отказывалось верить в это. Но когда доводы сердца одерживали верх над твердыми доказательствами рассудка?

Поэтому да, у Лены были причины бояться при том прошлом, что она несла на своих плечах. И при том, что совершенно не желала забывать это прошлое и боялась, что у нее отнимут даже малейший шанс на возможное будущее, как отняли у той неизвестной ей молоденькой остработницы, осмелившейся полюбить немца.

Глава 61

Тот вечер, завершившийся у калитки домика на Егерштрассе, стал началом новых отношений Кости и Лены. Они совсем не были похожи на те прежние, что были до войны. Исчезла легкость и дружеская игривость, что прежде царили между ними. Кроме того, подозрения Кости, которые все еще не давали ему покоя, как видела Лена, по-прежнему держали между ними дистанцию. Не давало преодолеть это расстояние и чувство вины Лены перед Соболевым за то, что не могла быть откровенной с ним во всем, а особенно — за свою отчаянную любовь к Рихарду.

Соболев часто провожал Лену к домику на Егерштрассе после работы в конторе, перехватив эту обязанность у Пауля. Узнав о сложном положении в доме Гизбрехтов с едой, он стал приносить часть своего пайка и то, что порой покупал в магазинах военторга, предназначенных исключительно для советских войск. Подарив тем самым Лене невероятный подарок однажды — кулек гречневой крупы, по каше из которой она так соскучилась за эти годы. Соболев даже изменил свое отношение к Гизбрехтам со злого пренебрежения на холодно-отстраненное равнодушие и порой оставался на совместный ужин, чтобы подольше побыть с Леной, с которой проводил все больше и больше свободного времени по вечерам.

Иногда Лена даже забывала о том, что их разделила война. Когда Костя за разговором о прошлом превращался в того прежнего обаятельного молодого мужчину, которым она его помнила. Им обоим было, что вспомнить, и с этими воспоминаниями они возвращались туда, где многое еще было возможно, а их родные живы. Лена любила эти моменты, пусть они и оставляли ее после скорбеть о случившихся потерях. Но ей было важно снова вернуться в то время или узнать то, что случилось в жизни ее брата, когда ее не было рядом. И она жадно впитывала каждое слово из рассказов Кости.

Он был героем, ее Коля, отдавший свою жизнь в борьбе со злом нацизма, от которого освобождал свою родную страну. Он добился с третьего обращения в военкомат снятия «брони» и попал в начале сорок второго года на обучение в Ленинградское военно-инженерное училище по счастливой случайности на тот же курс, куда курсантом был зачислен Костя. Соболев к этому времени уже успел побывать на фронте, участвовал в обороне Москвы, откуда через несколько месяцев был командирован в Кострому для получения военно-инженерной специальности.

— Я ушел на фронт сразу же после похорон бабушки и после того, как устроил мать у родственников в Москве, — рассказывал ей Костя, когда они как-то сидели после ужина на заднем крыльце дома, наслаждаясь тишиной летнего вечера. — И до последнего надеялся, что ты все-таки успела с семьей уехать из Минска.

От отца Соболева долго не было вестей. Семья начала подозревать страшное, когда в сентябре пришли новости в Москву,

что он все же сумел выйти из зоны оккупации. Оказалось, Соболев-старший до последнего бился за то, чтобы спасти завод от захватчиков, и ушел пешком из Минска вместе с частью коллектива чуть ли не в последний момент. Спасти удалось, увы, не все. Слишком поздно официально разрешили эвакуацию, когда найти транспорт, да и просто выехать из города было практически невозможно. А те машины, что удалось собрать перед заводом под свою ответственность в первые дни для отъезда, были почти полностью уничтожены во время первой бомбардировки Минска. За хлопотами о спасении советской собственности от захватчиков он просто «упустил из вида», как говорил потом, что Дементьевы все еще в городе, и не сдержал обещание, данное сыну. И хотя Соболев-младший понимал, что долг перед страной всегда должен быть превыше личного, он так и не сумел простить отца, как не простил себе. Несмотря на то, что Коля пусть и не сразу, но принял случившееся и не держал зла ни на друга, ни на его отца.

— Расскажи мне о нем, — просила Лена тогда. — Расскажи мне о Коле.

Она с большим интересом и одновременно с легкой скорбью слушала рассказы Кости о времени, проведенном в училище на курсе, где они были самыми старшими из курсантов и самыми подготовленными за счет своего высшего образования. Для них учеба давалась проще, несмотря на ускоренный срок — всего шесть месяцев. Новыми были лишь сугубо профильные занятия понтонно-саперского дела.

А потом летом сорок второго Костя и Коля попали на передовую, встав во главе взводов, и, хотя разметало их по разным фронтам, друг друга из вида не теряли — постоянно переписывались, поддерживая связь. Именно так Соболев узнал о судьбе тети Дементьевых и надеялся получить весточку о Лене. А встретиться лично довелось только больше, чем через год, осенью на Днепре, где оба обеспечивали переправу советских войск. К тому времени уже оба были старшими лейтенантами, командовали ротами и были неоднократно награждены за свои успехи на фронтах, а Костя даже успел побывать в госпитале с ранением и легкой контузией.

— Он был настоящий герой и умер героем, — тихо произнес Соболев, осторожно беря в свои руки ладони заплаканной Лены. Рассказ о ее брате подошел к самой финальной точке, и она не могла не плакать в те минуты, слушая о том, как погиб Коля.

Битва за Днепр стала одной из поворотных в войне. Это понимали с обеих сторон, поэтому немцы буквально вгрызлись в правый берег реки, при отходе предварительно уничтожив все, что могло бы помочь советским войскам переправиться. Днепр считался ими той самой преградой, что сумеет остановить русских и позволить фюреру переломить наметившийся неудачный для нацистов ход войны. Эти дни определяли многое, поэтому форсирование Днепра стало такой важной задачей, успех которой так зависел от инженерных войск. И такой сложной, учитывая пулеметные и минометные точки немцев на противоположном берегу, непрекращающиеся канонаду артиллерии и налеты авиации, сильное течение реки и низкую температуру воды.

Роте, которой командовал Коля, было приказано переправить десант, когда во время напряженного боя на правобережном плацдарме было запрошено подкрепление, чтобы удержать выгодные позиции, недавно отбитые у врага. Приступать нужно было немедля, не дожидаясь темноты, которая помогала укрыться от вражеского огня. Коля сел за руль самого первого понтона, показывая своим бесстрашным поведением пример остальным в своей роте и пехоте, которую везли на другой берег под непрекращающимся огнем немцев — и с берега, и с воздуха. Первое ранение брат Лены получил в ногу. Второе ранение было в плечо, когда сбрасывал с плеч шинель, чтобы заткнуть пробоины в бортах понтона. И с этими ранениями упрямый и решительный Коля сел на весла, когда подвесной двигатель был поврежден минным осколком. Неизвестно, в какой момент он получил пулеметное ранение в грудь — во время переправы или уже на берегу, когда десант выпрыгивал на землю. Оно и оказалось смертельным.