На осколках разбитых надежд
Шрифт:
— Вспомнила о том, что у тебя есть брат? — зло осведомился Соболев, явно желая причинить боль. Словно проворачивал нож в ране, который всадил с размаху. — Коля погиб в сентябре сорок третьего при паромной переправе через Днепр под огнем авиации твоих фашистских друзей. Погиб геройски, и я рад, что он так и не узнает…
Лена даже не поняла, что потеряла сознание при этих словах. Только-только она сидела за столом и смотрела в глаза Кости, а потом — темнота. Первое, что Лена увидела, выплыв из обморочного мрака, было встревоженное лицо Соболева.
— Прости, я не должен был сообщать тебе об этом вот так, — произнес он чуть виновато и как раньше мягко, помогая ей подняться с пола и усаживая на стул. Потом по-хозяйски прошелся по
— Расскажи мне о нем, — схватила его слабо за руку Лена, удерживая возле себя в волнении и не давая отойти. — Ты видел его после начала войны? Что с ним было? Как он жил все это время? Расскажи мне о нем хоть что-то!
Она не ждала, что Костя ответит на ее отчаянную мольбу. Но он подчинился — подвинул для себя стул и расположился рядом с ней за столом, положив большие ладони так близко к ее маленьким. Но не коснулся их ни разу за время своего рассказа. Не трогали его и слезы, медленными ручейками стекающие по ее щекам.
Коля не попал на фронт ни в первой волне мобилизации, ни во второй. Не брали его и добровольцем, хотя он настойчиво ходил в военкомат и подавал заявление раз за разом. Во-первых, он был слишком ценным специалистом. Во-вторых, он был…
— Кем он был? — уточнила Лена, когда Котя замялся на этом месте своего рассказа. Но все же ему пришлось продолжить нехотя.
Во-вторых, Коля был наполовину немцем. В первое время советских немцев не только отстранили от важных должностей и взяли под наблюдение [202] . Некоторые из них были даже арестованы по подозрению в возможном пособничестве врагу или высланы вглубь страны из крупных городов, к которым все ближе и ближе подходили нацистские войска. Эта ситуация коснулась дяди и тети Лены в Москве. Их не выслали, как высылали советских немцев Поволжья в первые месяцы войны. Но указ, назвавший немцев диверсантами и шпионами, либо их укрывателями, кардинально изменил их жизнь, как и других граждан немецкой национальности, проживающих в городах и областях огромной страны. Прежние знакомые и многие друзья перестали общаться. Соседи обходили стороной, словно прокаженных. Начались шепотки на работе. И поэтому не стало неожиданностью, когда дядя Лены получил направление о переводе в Саратов. Ему надлежало уехать сразу же после получения этого распоряжения, а тете Оле давали время на сборы в три дня и отправляли одним из эвакоэшелонов.
202
28 августа 1941 г. был подписан Указ Президиума Верховного Совета СССР о переселении немцев, проживающих на территории Поволжья. Как основание для подобного принудительного переселения приводилась информация о том, что среди них обнаружены диверсанты и шпионы рейха. Эта статья стала причиной того, что отношение ко всем советским немцам независимо от места их проживания, должностей и времени нахождения в стране изменилось как в официальной среде, так и в неофициальной. И если спустя время часть советских немцев «оправдали» перед страной (разрешили призыв в армию, занятие определенных должностей, вернули те же права и привилегии, что были до 1941-го), негативное отношение к ним у части населения СССР оставалось вплоть до 1960-х гг. Особенно к тем, кто подвергся перемещению и попал на время ВОВ в ряды трудовой армии. Им было запрещено покидать место временного проживания до 1957 г., когда вышел указ об отмене бывших ограничений (например, им не нужно было больше отмечаться в определенный промежуток времени в милиции, подтверждая свое нахождение, а также можно было вернуться домой).
— Что с ними сейчас? — взволнованно спросила Лена, и Костя посмотрел на нее почти
— Твой дядя Отто в Челябинске, насколько известно моему отцу. Начальник производства на одном из заводов. Его дело быстро разрешилось, он вернулся на прежние позиции, но возвращаться в Москву не пожелал. Так и остался на Урале, где довелось работать во время войны. А тетя Оля… она не доехала тогда до Саратова. Их эшелон разбомбили под Тамбовом. С тех пор никто не знает, что с ней. Теперь ты понимаешь, почему Коля все яростнее рвался на фронт? Война отняла у него всю семью! Всю!
Снова перехватило дыхание в груди при воспоминании о маленьком тельце в ситцевом платьице, лежащем в поле, опаленном огнем от взрывов. О тяжести на своих руках, которая навсегда останется на сердце. В день, когда Коля наконец-то попал на фронт, его дочь была уже почти полгода, как мертва. Чувствовал ли он эту потерю сердцем? Не она ли так отчаянно гнала его на фронт?
Лена силилась рассказать Коте о том, как погибла маленькая Люша, но так и не могла выдавить из себя ни слова, кроме ее имени, как ни пыталась. Все начинала, а потом в груди перехватывало дыхание, и она теряла голос и только ловила ртом воздух, как рыба. И только тогда Котя накрыл ладонями ее руки и сжал ласково, прерывая ее попытки.
— Я знаю, Лена, все знаю, — кивнул он еле заметно, поджав губы скорбно. За время их разговора его глаза покраснели от слез, которые он сдерживал с трудом. — Лея рассказала мне о Люше. Мне очень жаль.
— И мама, Котя… мама тоже погибла, — произнесла Лена и не сдержалась в этот раз при мысли о смерти мамы. Разрыдалась. С надрывом, больно отдающимся где-то в груди. И Соболев не сдержался. Потянулся к ней, чтобы обхватить в крепкое объятие и прижать к себе, разделяя с ней горе всех потерь, что ей пришлось пережить. Облегчая боль этим объятием, которого она так жаждала с момента, как увидела его.
Она потеряла всех. Эта проклятая война забрала всех ее родных. Не осталось совсем никого.
— Почему? — вдруг отстранил Костя от себя Лену и вгляделся в ее лицо, обхватив ладонями ее зареванное лицо. — Почему ты сделала это?
В его голосе было столько муки, что она тут же оцарапала Лену, словно острое лезвие. Сначала даже почему-то пришло на ум, что он говорит о том, что она полюбила немца. Вспыхнула от стыда за то, что теперь не так чиста и невинна, как та девушка, которой еще помнил ее Котя. А потом поняла, что он спрашивает ее совсем о другом. И осознала еще одно, что едва не пропустила во всплеске эмоций во время их разговора.
— Лея? — потрясенно произнесла Лена имя соседки, кого считала погибшей давным-давно в Минске. — Лея жива? Ты ее видел?
— В августе сорок четвертого, после того как освободили Минск, — подтвердил Костя, снова посуровев лицом. — Я тогда просто землю рыл в те дни короткого простоя под городом, чтобы найти хотя бы что-то о… о вас. Люди подсказали, где найти Лею. Она как раз готовилась к отъезду в санаторий в Поволжье, ждала проездные документы.
— Я думала, она погибла в марте сорок второго, — ошарашенно и одновременно радостно произнесла Лена. — Немцы так часто устраивали погромы в гетто, а она… Лея! Подумать только, она жива!.. Какое счастье! А Яков? Она… она знает? Якова же…
В голове тут же возникло воспоминание о казнях в Минске, о повешенных подпольщиках на столбах улиц, о следах ужасных пыток, которые тем приходилось переживать в тюрьме перед смертью. Думать о том, что пришлось пережить Якову перед казнью, было больно и страшно. Но еще больнее было оттого, что пара Йоффе никогда больше не будет вместе. Война забрала у Леи не только ребенка, но и мужа.
— Она знает о казни Якова, — подтвердил Костя страшные подозрения Лены. Должно быть, Лея ненавидит ее теперь, что было совсем неудивительно, но невероятно больно и обидно из-за несправедливости лжи, которой замарали ее имя на родине.