На осколках разбитых надежд

Струк Марина

А янки явно не нравилось это вынужденное пребывание в Розенбурге. Иногда открывая окно в темноту парка, чтобы насладиться свежим ночным воздухом, Рихард слышал, как американцы за картами в одной из гостиных на первом этаже спорили друг с другом, как горячились, что лучше бы они вместе с другими отрядами добивали «долбанных нацистов», вычищая тех из щелей, куда они попрятались сейчас, в последние дни войны. Они были очень шумными, эти янки. Поэтому он совсем не удивился, когда американцы однажды ночью в начале мая разбудили его радостными криками, громким свистом и стрельбой в воздух.

Война закончилась. Германия, пораженная и обескровленная, пала, подписав капитуляцию.

Рихард не мог не почувствовать

облегчение при этом, хотя безмерно тревожился о будущем, что ждет его страну теперь. То, что будет еще хуже, чем после Версальского мира, он даже не сомневался. Эти тревоги отодвигали на задний план мысли о собственной судьбе, которая не особо его интересовала сейчас. Он просто проживал дни и терпеливо ждал, чем закончится его заключение в Розенбурге вместе с янки, которые на протяжении последующих двух недель все так же тяготились этим непонятным для них заданием — расположиться в замке и охранять его обитателей.

Наконец в конце мая дело сдвинулось с мертвой точки. Том, сопровождающий Рихарда на прогулке, проговорился, что их отряд переводят в Веймар. Это случится, как только в замок прибудут люди на замену. Что это за люди и что будет дальше с Рихардом, не знал ни он, ни лейтенант, которого Рихард аккуратно попытался расспросить.

— I know not so much to help you. We had the order to take the castle under control and to keep an eye on all who was there before someone replaces us. Some old lady was supposed to be here. That’s I was told privately. And that’s only I can say you now. [216]

216

— Я не слишком много знаю. У нас был приказ взять замок и охранять всех, кого найдем в нем, до момента, пока нас сменят. Здесь должна была быть какая-то старуха. Это все, что мне сказали личным порядком. И это все, что я могу сказать тебе.

Эти слова наводили на определенные размышления. Американцев направили быть здесь возле его матери. И это мог быть только один человек, как предполагал Рихард. Поэтому он не был сильно удивлен, когда одним солнечным днем к замку подъехал черный «Мерседес-Бенц», из которого грациозно и легко вышла Адель в шелковом платье и шляпке, словно она проехала сейчас не по разрушенной войной Германии, а прибыла из Берлина прошлых лет. На какие-то мгновения Рихарду, наблюдавшему за этим прибытием из окна, показалось, что он провалился в прошлое.

Адель приехала на солнечные выходные в замок, пока у него короткая увольнительная. Они будут играть в теннис, прогуливаться по окрестностям и сидеть на берегу паркового озера, с трудом решившись опустить ноги в еще прохладную воду. Возможно даже, выедут вечером в Веймар или в Эрфурт, в какой-нибудь ресторанчик, чтобы провести время наедине.

Вот-вот раздастся в глубине дома легкое дребезжание домашнего лифта, в котором спешно спускается дядя Ханке, чтобы тепло поприветствовать свою крестницу. А вот мама демонстративно задерживается, конечно, зато потом будет нарочито любезна и улыбчива, и ни одна душа никогда и ни за что не догадается, что она не рада предстоящему браку. Как не догадается о многочисленных спорах, которые ведутся между будущей невесткой и свекровью за закрытыми дверями даже по сущим мелочам. Например, баронесса настаивает на платье исключительно из бельгийского кружева, чтобы подчеркнуть благосостояние обеих семей, с длинным шлейфом — неизменным знаком дворянской свадьбы. Адель же желает платье из шелка, облегающее фигуру как вторая кожа, с очень открытой спиной и обнаженными по плечи руками, к ужасу баронессы, которой это платье кажется верхом неприличия. Особенно для венчания в церкви.

Как Рихард помнил сейчас, обе в итоге пришли к компромиссу. Платье сшили из шелка и по фигуре, но все же скромным, с отделкой кружевами и длинным шлейфом, который

должна была нести в церкви двоюродная племянница Адели. Этими же кружевами был украшен край пышного облака длинной фаты, которая покрыла бы темные волосы его невесты в день свадьбы.

Рихард вдруг вспомнил это платье в те минуты, как подумал о прошлом. Потому что случайно как-то увидел рисунок образа невесты, когда навещал Адель в Берлине. Они уже несколько дней как прошли все этапы получения разрешения — предоставили медицинские анкеты обоих, справки об имущественном и финансовом положении Рихарда, свидетельство Адели об окончании курсов будущих матерей и их родословные. Наверное, эта дурацкая примета о том, что жених не должен видеть платье, пусть даже на рисунке французского модельера, стало предвестником краха, который ждал их помолвку. Ведь спустя пару дней после этого Рихарду передали записку, что его желает видеть чиновник из Управления по вопросам расы, чтобы поговорить с ним вне стен организации и как можно скорее.

— Ваша невеста расово непригодна. Проверка родословной показала, что она — мишлинг согласно «Закону о гражданине рейха», а значит, она не может стать вашей супругой.

— Почему вы говорите мне это здесь, в ресторане? — хрипло спросил Рихард, которого вести буквально ошеломили. Впрочем, он быстро сумел взять себя в руки, надеясь, что никто из окружающих их в зале не заметил его минутных эмоций. — Я думаю, здесь какая-то ошибка. Ваши люди явно что-то напутали. И мать, и отец Адели — чистокровные немцы и христиане! Этого просто не может быть!

— Мои люди никогда не путают, господин обер-лейтенант. Более того, они всегда найдут то, что многие пытаются скрыть. А здесь мы встречаемся только потому, что я желаю помочь вам. Вы же любите свою невесту, господин обер-лейтенант? Насколько сильно вы ее любите, чтобы эти сведения не попали на стол рейхсфюрера сегодня? Ваше дело на контроле у Самого… Это ведь должно было стать свадьбой «его» Сокола, как вас стали называть недавно в газетах.

— Мне нужна неделя.

— Два дня. Это максимум. И торгуемся мы только по деньгам, а не по времени, — отрезал сотрудник управления и поманил к себе кельнера, чтобы заказать десерт. А потом написал на салфетке несколько строчек и передвинул ее к Рихарду поближе. — Названную сумму жду вечером по этому адресу. Запомните, у вас два дня, включая этот. Потом за матерью и дочерью придут. И скорее всего, потом притянут и самого Брухвейера. Вряд ли он захочет отречься от жены и дочери, правда? Два дня, фон Ренбек. И не больше!

Разумеется, никто из Брухвейеров и не думал о том, что такое может произойти. Поэтому слова Рихарда прозвучали как гром среди ясного неба. За такой короткий срок организовать отъезд из страны было практически невозможно. Требовалось разрешение на выезд и виза государства въезда, за поездами, направляющимися за границу рейха, велось строгое наблюдение.

— Я не успею… — произнес потрясенно будущий свекор Рихарда.

— Я все сделаю сам. Доверьтесь мне, — ответил на это Рихард, надеясь, что «Бэрхен» поможет ему сделать необходимые документы и организовать неофициальный переход границы для Адели и ее матери. Генриху пока ничего не угрожало — по закону ему бы обязательно предложили развод с женой-еврейкой, чем он и воспользовался в дальнейшем для того, чтобы тянуть время и уладить свои дела перед побегом из страны.

В последний раз Рихард видел Адель, когда сажал ее вместе с матерью в потрепанный грузовичок, который увез их к границе со Швейцарией, где они перешли по поддельным документам. В большинстве случаев такой вынужденной эмиграции Швейцария не выдавала виды на жительство скоро, а после вообще могла аннулировать разрешения и выдать беглецов обратно в рейх. Но в случае Брухвейеров, которые обладали значительным состоянием и весом в мировой деловой среде, получили вид на жительство и даже предложение о гражданстве в ускоренные сроки. Насколько было известно Рихарду, гражданкой Швейцарии стала только Адель, а вот ее родители связывали свое будущее с Америкой.