На острие безумия. Шторм. Книга 1
Шрифт:
У меня было катастрофически мало времени. И у меня была тысяча и одна причина как можно быстрее взломать мозг этой зарвавшейся девчонке с глазами-сапфирами…но я всё ещё стоял у её кровати и любовался тем, как плавно поднимается и опускается её грудь во сне, как алеет румянец на нежных щеках, и как она еле заметно шевелит губами, словно разговаривая. Не знаю, почему наклоняюсь ниже, чтобы разобрать хоть слово, но без толку. Аккуратные брови хмурятся, будто ей не нравится увиденное, и мне вдруг до боли хочется ворваться в её сон, чтобы смотреть его вместе с ней. Проклятье!
Заставить себя развернуться, только чтобы не стоять над ней словно заворожённый, чувствуя себя последним идиотом. Иногда казалось, что эта девка ведьма. Ведьма
Она позвала меня так не вовремя. Подумал об этом и почувствовал омерзение к самому себе от этой мысли. Моя девочка не может быть не вовремя для меня. Моя сестрёнка, в голосе которой плохо скрытое беспокойство.
«Что такое, Кам?»
Покидая комнату с агарой и перемещаясь во двор особняка семейства Мокану.
«Просто приходи как можно скорее, пожалуйста».
Посмотрел вверх на два окна, в которых горел свет. Сейчас загорятся и остальные окна большого красивого дома с готическими шпилями. Один из них особо выделялся единственным флагом чёрного цвета с изображением скорпиона. Улыбнулся невольно, вспомнив, как Ярослав поручил своему отцу крепить его на крыше. Сказал, что подарок из самого Мендемая может доверить только Главе Нейтралитета, а после подолгу любовался им.
— Он до сих пор любит хвастаться тем, что является предводителем скорпионов.
Услышал шаги Ками задолго до того, как она подошла ко мне сзади, выступив из-за деревьев.
— Говорит, что у него самые крутые способности в нашей семье.
– Ну, по крайней мере, по части скромности этот парень точно наш родственник.
— И не только.
Ками подняла голову, и я замер, увидев отблески тревоги в её глазах.
— Он изменился, Сэм.
— Кам, он ребёнок. Сколько ему лет? Он скоро в пубертат войдёт. У него будут те ещё заскоки.
— Как у тебя?
Тихо сказала, а у самой глаза влажно заблестели…и у меня, как всегда, словно у собаки Павлова, инстинктивно сердце сжалось. Нет, моя хорошая. Я не позволю больше никому устроить для него то, через что прошли мы с тобой в его возрасте.
— Когда-нибудь я перестану так реагировать на твои слёзы, Кам?
— Конечно, — она улыбнулась, — когда у тебя появится девушка, которую ты полюбишь больше меня.
Последние слова — с задорной усмешкой, потому что мы оба знаем, что это невозможно.
— Спокойна, да?
— Конечно, — вскинула гордо подбородок вверх, — ох, Сэм, я уже ненавижу любую, кто сумеет тебя у нас отнять.
— Дурочка, — прижал её к себе за плечо, — что у тебя там, рассказывай.
— Подними нас, — выражение её лица стало серьёзным, — на этаж Яра, — когда мы взмыли вверх, она вцепилась в мою ладонь тонкими пальчиками, — посмотри на него. Видишь?
— Ничего особенного, малышка, — я пожал плечами, глядя на скачущего по комнате брата. Он то вскидывал, то резко опускал длинный меч из голубого хрусталя, — он просто учится драться, как настоящий воин. Надеюсь, только не по видео на Ютубе.
— Посмотри внимательнее, Сэм.
Ей страшно. Я чувствую это, но понять не могу.
— Чёрт, да что там не так-то? Ребёнок просто играет с мечом. Я даже узнаю некоторые из упражнений.
— Он разговаривает, Сэм. Он дерётся с кем-то.
— С воображаемым соперником.
— Он разговаривает
Её голос срывается на истерические нотки. Развернул к себе сестру и, обхватив за подбородок пальцами, проговорил, чеканя каждое слово и ощущая, как её буквально колотит от волнения:
— Ками! Он ребёнок. Он просто играет с мечом. Я не понимаю тебя.
— Он разговаривает. Смотри, — она взмахнула рукой, показывая на окно, в котором Яр подошёл к зеркалу и, поклонившись ему, снова начал кривляться с мечом.
— Послушай, Кам…, - опустился вместе с ней на землю, — что с тобой? Ты устала. Понимаешь, сестрёнка? Ты просто устала. Сессия твоя эта… Твоему сверходарённому мозгу просто нужно отдохнуть…потому что я ни хрена не понимаю, что ты хочешь мне сообщить. Не знаю, что тебе там мерещится, но уверен, что никаких причин для беспокойства у нас нет. Я сам точно так же тренировался с оружием в своей комнате.
Она молчала около минуты, потом её плечи расслабились, и Ками улыбнулась, натянуто, но улыбнулась.
— Ладно. Возможно, ты прав. Сэм…раз уж ты пришёл, может, зайдёшь на ужин?
Несмелый вопрос. А в глазах…в глазах уверенность в ответе, который получит. И ни капли удивления, только искра боли вспыхнула и тут же молниеносно погасла.
— Не могу, Кам. У меня задание срочное. Прости.
И раствориться, перемещаясь в своё убежище. Дьявол…когда-нибудь я перестану ощущать себя самым настоящим мерзавцем по отношению к ней? К ним всем?
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ШАЙ
Я думала, что знаю все о страхе и боли, что я видела все его безобразные оттенки, ввергающие в состояние обезумевшего от паники загнанного животного. Но я ошиблась. Я поняла, что ошиблась, после зверских пыток, которым подверг меня проклятый нейтрал с глазами, полными самого черного мрака, о котором я не могла спокойно думать с той секунды, когда впервые увидела, и до сих пор не поняла, что испытываю к этому монстру с внешностью воскресшего бога с мертвым сердцем и дырой вместо души. Ненависть и адское влечение. Ужас и притяжение такой силы, что этот ужас возрастал в несколько крат от непонимания собственной реакции и опасения перестать быть собой. Это не предательство плоти, это даже не банальная похоть. Рядом с ним со мной что-то происходило, и я не могла дать этому ни одного определения. Когда он выворачивал и дробил мне кости, обжигал нервные окончания и тянул их невидимыми щипцами, заставлял умирать от презрения к себе и желать размозжить голову о камни, пока я висела совершенно голая, привязанная к железной балке под потолком жуткой сырой пыточной, на стенах которой все еще оставались пятна чьей-то крови, и воздух провонял смертью и невыносимой болью. Всхлипывая, глядя на своего палача сквозь слезы…я любовалась им. Он был невыносимо красив в своей адской, холодной жестокости. Ничего красивее этого я никогда в своей жизни не видела. И мне хотелось убить его изощренно и очень больно. Когда-нибудь, Самуил Мокану, внук Аша Руаха, я выпущу тебе кишки голыми руками, и ты будешь орать и извиваться от боли точно так же, как и я, пока я буду наматывать их на раскаленное лезвие хрустального меча. Но я не могла не признать, что меня завораживает его лицо, на котором застыла некая печать смерти. Он словно носил ее, не снимая. Как будто соприкоснулся с ней и потрогал собственными руками, а потом больше не смог избавиться от ее присутствия внутри себя. Я видела тех, кто столкнулся со смертью на самом деле. Нет, не тех, кто выжил в бою или убивал. А тех, кто договаривался с самим мраком и шел с ним на адские сделки, тем, кто отдавал самые дорогие жертвы в костлявые лапы вечности. Мне казалось, что он из них…он встретился с ней лицом к лицу и что-то отдал, получив взамен нечто не менее жуткое. Она дышала на него, а теперь он выдыхает ею. И все же запах его дыхания сводил с ума настолько, что я до сих пор, вспоминая его губы в миллиметре от своих, дрожала от дикой потребности почувствовать их своими губами.