На отмелях
Шрифт:
Женщина закрутила свои черные волосы и укрепила их тонкими деревянными шпильками. Мужчина разлегся во всю длину, оставив рядом с собой место для ружья, точно для друга, и, оперши голову о локоть, смотрел в направлении яхты. В его мечтательных глазах ясно читалась каждая пробегавшая мысль; мысли, по-видимому, были невеселые, и взгляд его постепенно приобретал мрачную неподвижность.
— Уже три восхода видели мы на этом острове, и все же друг не приехал, — сказал мужчина, лежа спиной к женщине, сидевшей по ту сторону погасшего костра.
— Да и месяц уже на ущербе, — тихим голосом отвечала она. — А он обещал приехать сюда,
— Путник знает, когда он отправится в путь, но не знает, когда вернется, — спокойно заметил мужчина.
— Медленно тянутся ночи, когда ждешь, — пробормотала она, вздохнув.
— И иногда ждешь напрасно, — с такой же сдержанностью добавил мужчина. — Может быть, он никогда не вернется.
— Почему? — воскликнула девушка.
— Путь долгий, и сердце может остыть, — послышался спокойный ответ. — Если он не вернется, значит, он нас забыл.
— О Хассим, это будет значить, что он умер, — с негодованием крикнула девушка.
Мужчина, продолжая пристально глядеть на море, улыбнулся ее пламенным словам.
Они были брат и сестра, и хотя они походили друг на друга, их семейное сходство как бы поглощалось общностью их расо вых черт. Они были родом из Ваджо, а среди малайцев сущест вует поговорка, что для успеха в торговле и мореплавании надо иметь в венах хоть немного ваджской крови. А у этого народа торговля — обозначающая также и «далекое путешествие» — ро мантическое и почетное занятие. Торговец должен быть смелым и проницательным; он должен сочетать в себе бесстрашие юно сти и мудрую осторожность старости; он должен быть диплома том и воином, чтобы обеспечить себе благоволение великих мира и внушать страх злым.
Качества эти, конечно, не считаются необходимыми для лавочника или китайца-разносчика; они необходимы лишь для такого человека, который, принадлежа к благородному роду и иногда связанный родством с правителем страны, странствует по морям на собственном судне и с многочисленной дружиной. Такой человек развозит с острова на остров товары и политические новости, передает тайные послания и ценные посылки и так же готов к интригам и битвам, как к купле и продаже. Таков идеал ваджского торговца.
Торговля в этом смысле была излюбленным занятием честолюбивых людей, игравших скрытую, но важную роль во всех национальных восстаниях, религиозных смутах и широких пиратских предприятиях, свергавших с трона не одну туземную династию в течение первой половины последнего столетия и одно время грозивших голландскому владычеству на Востоке. Когда, ценой множества крови и золота, на островах был водворен сравнительный мир, профессия эта, хотя и лишилась былых возможностей, все же продолжала привлекать наиболее смелых авантюристов беспокойной расы. Младшие сыновья и родственники раджей пересекали архипелаг по всем направлениям и пробирались на бесчисленные и малоизвестные острова и на берега Новой Гвинеи, тогда еще совершенно неисследованные, направляясь всюду, куда еще не успевала проникнуть европейская торговля, — от Ару до Адже, от Сумбавы до Палавана.
В наименее известном из таких уголков, — в маленькой бухте на новогвинейском побережье и состоялась первая встреча Лингарда с молодым Пата Хассимом, племянником одного из самых могучих ваджских вождей.
Он был торговцем в том смысле, как это понимают в стране Ваджо, и прибыл в бухту на крепком
Хассим, соблюдая все предосторожности, стал на якоре неподалеку от деревушки и начал торговаться с вероломными дикарями, которые в этом деле служат посредниками. Однажды утром он увидал, как в бухту вошел бриг Лингарда и стал на якорь. Вслед за тем высокий белый человек с отливавшей золотом бородой вышел из лодки на берег и пошел к поселку совершенно безоружный, хотя и сопровождаемый четырьмя матросами-малайцами.
Хассим был поражен таким хладнокровием и беспечностью. По малайскому обычаю он около часа обсуждал вопрос со своей дружиной, а затем тоже высадился на берег, но с вооруженным эскортом, дабы посмотреть, что из этого выйдет.
Инцидент был, в сущности, очень простой, — «такой, какой мог бы случиться с каждым», как говорил Лингард. Лингард сошел на берег для того, чтобы разыскать какой-нибудь ручей и пополнить запас воды, и это было единственным мотивом, побудившим его войти в бухту.
Вместе со своими матросами он стоял в самой середине черноволосой, черноликой толпы, показывал ситцевые платки и знаками пытался объяснить цель своего прибытия. Вдруг его шею царапнул дротик, брошенный кем-то сзади; вероятно, его метнул какой-нибудь папуас лишь для того, чтобы удостовериться, можно ли убить или ранить подобное существо, будучи, впрочем, уверен, что этого сделать нельзя. Но один из матросов Лингарда сейчас же ударил экспериментирующего дикаря своим парангом. Три паранга, захваченные на всякий случай для расчистки леса, были единственным оружием, которое взяли с собой матросы.
Смертоносная свалка произошла так внезапно, что Лингард, быстро обернувшись, увидел, что его защитник уже падает к его ногам, пронзенный пиками в трех местах. Васуб, присутствовавший при этой сцене, впоследствии рассказывал эту историю каждую неделю, к ужасу слушателей наглядно демонстрируя, как моргал глазами раненый прежде, чем упасть. Лингард был безоружен. В этом отношении он до конца своих дней оставался неисправимо беззаботен, объясняя, что он слишком вспыльчив, чтобы носить при себе оружие на случай стычки. «А если меня вынудят, — добавил он, — во всяком случае, сумею убить человека кулаком; тогда знаешь, что делаешь, и не так-то легко затеешь ссору из-за простого раздражения или страха».
В данном случае он постарался убить одного кулаком наотмашь, а другого схватил за пояс и швырнул в разъяренную голую толпу. «Он бросал людей, как ветер бросает сломанньк ветви. Он проложил широкую дорогу через наших врагов», рассказывал Васуб своим крикливым голосом. По всей вероят ности, воины отступили перед Лингардом просто потому, что были поражены его быстрыми движениями и необычным ви дом.
Воспользовавшись их удивлением и испугом, Лингард, со провождаемый матросами, бросился по мосткам, устроенным над водой и ведущим к деревне. Они вскочили в одну из хижин, выстроенных из циновок и обломков челноков, и в этом убежи ще, просвечивавшем насквозь, они имели время перевести дух и в то же время убедиться, что положение их мало улучшилось.