На Памирах. Записки русской путешественницы
Шрифт:
Не всегда удается нам выехать ранним утром, благодаря непробудному, сну, одолевающему наших кавалеров: пока не удастся поднять их (а на это требуется немало времени), нельзя производить в юрте необходимых манипуляций по укладке вещей, а следовательно и навьючивать караван. Некоторое время помогал сле дующий прием: одна из нас, нагнувшись над М. М., громко говорила: «каша готова», — это действовало магически, но всего 2 —3 раза. Затем на совете, который мы держали с Н. П., последняя предложила следующий весьма простой способ: в 6 час утра, когда мы с нею уже готовы, прислуга начинает разбирать юрту; над спящими открывается небо, затем сразу снимаются все боковые кошмы и остается один решетчатый остов юрты. В первый раз М. М. открыл заспанные глаза, в недоумении посмотрел наверх и, когда догадался в чем дело, нашел, что этот способ будить людей чрезвычайно неприятен, хотя и действителен. Во время
Мы вновь поднимаемся: вчера утром видели послед ние кустарники. Неприятен обратный переход от тепла в ущельях Пшарта и Мургаба к холоду и постоянным ветрам больших высот. Пришлось вторично пройти по тому неприятному карнизу, который испортил мне столько крови на пути туда; должна сознаться, что чувство страха при этом не притупилось во мне нисколько; лучше было лишь то, что карниз этот не являлся неожиданностью.
Не имея в виду вновь заезжать на Памирский пост, так как пришлось бы потерять лишний день, послали вчера туда Андрея, поручив ему запастись хлебом, ячменем и, если возможно, табаком для прислуги, у которой он весь вышел: Мурза уверяет, что по этой причине у него «и глаза больше не смотрят».
4 августа. Сегодня за ночь вьючные лошади опять разбежались и к 9 час. утра они еще не были найдены, так что мы выехали, не дожидаясь их; по дороге, нагнал нас Андрей с провиантом. Табаку начальник поста также уделил нам в достаточном количестве и им немедленно снабдили прислугу, радости которой не было границ: немедленно откуда-то появился кальян, из которого все по очереди тянули дым с наслаждением, Мурза даже глаза закрыл от восторга. Табак этот держится на Памирском посту для солдат, стоит 48 коп. фунт и носит звучное название "Бафра". Судя по интересу, с которым Н. П. и М. М., докурившие вчера свои последние папиросы, поглядывают на 48 копеечную «Бафрул, думаю, что они недолго будут брезговать ею.
Прошли за день верст 40. Стемнело; но так как ни вьюки, ни юрта еще не появлялись, решили эту ночь провести в палатке, чтобы не возиться с позднею расстановкою юрты. Места в палатке хватало как раз на четверых, но заснуть в ней было трудно: когда она была закрыта наглухо, в ней не хватало воздуха, холодная же морозная ночь не позволяла распахнуть ее.
Избаловавшись на величественных картинах Пшарта, унылая Памирская панорама кажется нам особенно неприглядною за сегодняшний переход. Верст 30 сделали мы не сходя с седла: 20 из них тянутся по гальке русла реки, в настоящее время совсем пересохшей; вначале виднелся маленький ручеек, но затем исчез и он. С нетерпением ждали мы перевала, за которым должны были остановиться на ночлег, но перевала все не было, а была лишь тоскливая, бесконечная галька, по которой мы подымались едва заметным уклоном. Не только нас, но и лошадей, кажется, давила окружавшая нас скука: идет, бедняга, разве сив уши, шаркая ногами, совершенно игнорируя легкие поощрения нагайкою, даже глаза полузакроет; изредка приостановится, встряхнет головою и, увидав, что ничто не изменилось, опять опустит голову и продолжает двигаться точно во сне.
Долго плелись мы таким образом, тоскливо посматривая на окружавшую нас картину: серая круглая галька под ногами, желтые горы кругом, да синее-синее небо наверху. Наконец. блеснул вдали ручеек, мы оживились: он означал часовой отдых, возможность размять, затекшие от долгой езды ноги и выпить кружку чая. После отдыха мы скоро были на перевале Ак-Байтал. Дорога к нему разработана зигзагами (местами она систематически размывается дождями и заваливается глиною и камнями) и подъем совершается легко, хотя вышина перевала довольно значительна (15.070 ф.). Спуск с него кончается у р. Чан-Су, возле которой находится почтовая станция, состоящая из двух юрт; в них мы и водворились, чтобы не возиться с расстановкою своей.
5 августа. Наша экспедиция тает: сегодня покидает нас и М. М., которому необходимо попасть в Маргелан не позже 15 августа, а желательно и ранее. Хотя мы и делаем усиленные переходы, но ему придется еще увеличить их, да к тому же нас может задержать необходимость дневки. Теперь мы остаемся втроем, в том же составе, в каком выехали из Москвы, Мы так было привыкли к нашему милому, всегда добродушному и остроумному спутнику,
6 августа. Прошли сегодня 45 верст, не сходя с лошадей. В Муз-Коле близ юрты собралось целое общество: это были киргизы с волостным старшиною, ездившие встречать, губернатора. Старшина подошел пригласить нас выпить чаю, от которого пришлось отказаться, так как мы потеряли бы при этом много времени. Купив предложенного нам барана и взяв джигита-проводника, мы отправились дальше.
За поворотом, по лощине ведущей к озеру, задул свойственный Кара-Кулю ветер, от которого свистит в ушах и захватываешь дыхание; для завтрака уже не стоило терять времени, так как до ночевки оставалось пройти не более 5 верст. Возле юрты мы еще издали заприметили лошадей, из чего заключили, что она кем-то занята, и не ошиблись: на ковре важно возлежал наш М. М. Из расспросов выяснилось, что керекеш выбрал для его багажа самую скверную из своих лошадей и движения её были таковы, что М. М. с Андреем ежеминутно ожидали её падения на землю. В навьюченных на нее яхтанах находятся все драгоценные коллекции М. М., понятны поэтому будут его опасения на этот счет; ноги у лошади подгибались, как у параличной и, хотя Андрей в упор тащил ее за аркан, а М. М., уподобясь керекешу, свистел и тыкал ее кнутом сзади, она решительно отказывалась идти. Андрей находил это шествие позорным и ужасно боялся, что мы их нагоним в пути и увидим при такой мало геройской обстановке. Вследствие этого они вчера добрались в Муз-Кол лишь к 10 часам вечера, а сегодня на озеро Кара-Куль в 4 часа дня. Несмотря на протесты керекеша, у него выбрали другую лошадь взамен негодной, и было уже совсем темно, когда М. М. вновь тронулся в путь, чтобы проехать до северного берега озера. Завтра он рассчитывает сделать верст 50.
Наших туристов-осликов продали: нам они давно уже не нужны и перестали даже, вот уже недели две, развлекать нас своими серенадами. Бог весть, что тому причиною, вероятно тоска по родине; купил их сарт за 18 р. пару. В нашем караване остались одни лошади и верблюды также заменены ими, так как на Пшарт они сильно попортили себе ноги, стерев подошвы до крови.
С моим Рыжком что-то приключилось: он сегодня в таком нервном состоянии, что хороший прием брома был бы ему вероятно не лишним. Он пугался всего: пролетавшей птички, собственной тени и гладкого места; от выстрела вертелся вьюном на месте и при каждом повороте, вытянув шею, с ужасом заглядывал за углы, словно там должно сидеть страшилище. Пугаясь он делает прыжок в сторону всеми четырьмя ногами, и будь я на дамском седле, от этих акробатических упражнений давно уже лежала бы на земле. Вообще же это удивительно милое и послушное животное; он привык есть хлеб из рук, толкает меня мордою прося еще, обнюхивает карман и шею, надеясь раздобыться кусочком. Н. П., муж и киргиз отправились пострелять гусей, чтобы затем всем съехаться для ночевки уже на северном берегу; я предпочла ограничиться этим маленьким переходом, чтобы отдохнуть основательно.
Моими спутниками на этот раз были лишь Мурза и Ташмет. Последний необыкновенно трогателен тою заботливостью, которую он проявляет по отношению к нам с Н. П. Он, не сводя глаз, следит за нами и вырастает словно из-под земли именно тогда, когда нам почему-либо нужна помощь. По-русски он знает лишь несколько слов, следовательно объяснения наши с ним бывают преимущественно мимическими и звукоподражательными, но его простая, совсем датская душа каким-то чутьем понимает, чем он может быть полезен. За все время пути на Ташмета можно было положиться с. уверенностью, что все порученное ему будет исполнено в точности и добросовестно.
Дышится тяжело — это единственное теперь у всех нас проявление горной болезни; задыхаешься при ма лейшем усилии. Воздух до того сух и чист, что, несмотря на высокую температуру днем, молоко в бутылке не прокисло у нас в течении трех суток (достать его было негде и мы берегли его, как зеницу ока, употребляя его лишь с чаем); сырое мясо, не портится очень долго и выброшенные негодные куски его сохнут, не разлагаясь. Меховые и шерстяные вещи при прикосновений издают треск и целые снопы искр. Каждую ночь бывают легкие морозы в — 2 или -3 °Ц.