На перекрестках встреч: Очерки
Шрифт:
Близость к народным истокам не подразумевает какой-то нарочитой упрощенности, при которой легко улавливается нечто знакомое. Напротив, произведения Щедрина подчас бывают довольно сложны для восприятия. Чтобы по-настоящему вникнуть в суть, требуется слушать их вновь и вновь. Но именно такое желание вслушиваться и вызывает каждое новое сочинение композитора, являющееся шагом вперед в его творчестве.
И все же, когда меня спрашивают о Щедрине, я всегда говорю: это главным образом классик, и классик современный. Многим может показаться, что с точки зрения стилистики некоторые произведения его кажутся совершенно полярными. «Мертвые души» и «Не только любовь», «Чайка» и «Конек-горбунок», «Полифоническая тетрадь» и «Озорные частушки»… Но такого многообразия палитры способен
Примечательно еще вот что: какой бы жанр ни избрал композитор, какие бы темы ни затрагивал, они всегда созвучны нашему времени. Казалось бы, как можно через музыку раскрыть суть психологии героев, скажем Анны Карениной, всю сложность их взаимоотношений? Но кощунственна ли такая затея, не слишком ли дерзка? Но риск всегда был и есть отличительной чертой натуры Щедрина. «Рисковый человек», – слышала я часто о композиторе из уст его друзей. И вот оказывается, что человеческие чувства и внутренний мир героев произведения Льва Толстого могут благодаря музыке стать понятными и близкими моим современникам.
Однажды, раскрыв газету с рецензией на новую работу Щедрина, я прочла, что автор музыки для характеристики взаимоотношений героев обращается к творчеству Чайковского. Может быть, это и так, потому что без традиций, сложившихся в русской и советской классике, обойтись невозможно. Да и сам Щедрин во вступительном слове к либретто «Анны Карениной» писал, что, выбирая путь для музыкального решения спектакля, «склонялся к мысли обратиться к партитурам композитора, чье творчество было ближе всего Толстому». Академик Б. Асафьев считал, что «среди русских музыкантов XIX века самый гротесковый Чайковский». Мне думается, в музыке Щедрина – композитора XX века – элементов гротескового реализма, колорита и экспрессивности не меньше. И в этом сказывается приверженность его в первую очередь к фольклору еще в то время, когда он начинал свой самостоятельный путь в искусстве и постигал художественное мышление народа, ставшее основой его творчества.
В жизнь Щедрина-композитора фольклор вошел органично, без назидательности и насилия. С народным искусством он соприкоснулся еще в раннюю пору детства в деревне на Оке, слушая и одноголосые переборы гармониста, и пастуший клич, и вдохновенную импровизацию деревенских плакальщиц. Впечатления детства, а позже и зрелых лет прочно запали в душу композитора. Он считает и поныне, что фольклор безграничен, его невозможно исчерпать, как кружкой испить Волгу. Поэтому Щедрин продолжает находить в народном искусстве неповторимые красоты.
– Я абсолютно убежден в том, – заметил композитор в одной из бесед, – что фольклор способен лучше, чем что бы то ни было, передать историю народа, истинную'суть его культуры. Он помогает глубже понять с какой-то особенной, я бы сказал, обнаженной остротой самые кульминационные моменты жизни народа, добраться до вершин сознания, психологии, духа. Еще в консерватории, прослушивая лекции по народному творчеству, которые влекли меня всем сердцем, я понял, что русская песня, мелодия, удалая частушка – живительный источник музыкальной речи.
В нашей жизни случается всякое. Ученый-математик с мировым именем получал в школе по геометрии двойки; академика-хирурга, можно сказать, за уши тащили в медицинский институт; известного клоуна не принимали в молодости ни в одно учебное заведение «из-за недостатка данных». Нечто подобное произошло и со Щедриным. Ни пианистом, ни композитором стать он не собирался, учился себе в Московском хоровом училище, слывя неугомонным, непоседливым учеником. У него был звонкий чистый мальчишеский альт. И вот однажды педагог Динор, ученик знаменитого Игумнова, обнаружив в мальчонке задатки пианиста, решил показать его профессору консерватории Якову Флиеру. «Поначалу играл я профессору нечто совершенно не соответствующее моим исполнительским возможностям, – вспоминал Щедрин, – кажется, рапсодию Рахманинова
Именно фортепиано помогло найти Щедрину свою манеру, свой художественный язык. Услышав первые фортепианные этюды Щедрина, Флиер уловил в них что-то такое, что заставило маститого музыканта обратить на это особое внимание.
Учеба у Флиера открыла в Щедрине умение не просто владеть инструментом, но и передавать смысл музыкального произведения.
Примерно в то же время Ю. Шапорин открыл в Щедрине будущего композитора. Так и пришлось юноше учиться сразу на двух факультетах.
После окончания консерватории перед ним встал вопрос: кем быть – пианистом или композитором? Он, как и Дмитрий Дмитриевич Шостакович, остался и тем и другим, отдав некоторое предпочтение композиции. И, как Шостакович, обладая солидной фортепианной подготовкой, продолжает выступать с исполнением своих сочинений. Между прочим, Шостакович был и остается для Щедрина Учителем с большой буквы. Общение с ним было для начинающего композитора и пианиста великой радостью, его личность сыграла огромную роль в жизни Щедрина. Шостакович оказал влияние на очень многих людей и не только музыкантов – так значителен нравственный пример гениального советского композитора. Встречи с такими людьми – редкая удача.
Из стен консерватории Щедрин вышел не только профессионально подготовленным музыкантом, но и человеком с чрезвычайно развитым чувством гражданского долга. Забота о повышении художественного вкуса народа стала от него неотделима. Великую мощь, созидательную силу искусства он направил в русло служения людям, прекрасно понимая, сколь многое способно пробудить оно в душе человека. Мне вспоминается рассказ замечательного французского художника коммуниста Фернана Леже, который привел Щедрин в подтверждение этой мысли, выступая на V съезде советских композиторов. На одном из людных перекрестков Парижа художник обратил внимание на человека, просящего подаяние. На груди его висела табличка: «Слепой от рождения». Леже захотел помочь ему. И вместо таблички нарисовал плакатик: «Розы зацветут, а я не увижу». Плакатик этот сразу привлек внимание прохожих. Пример маленький, но он хорошо свидетельствует об эмоциональной силе искусства. И в музыке Щедрин больше всего ценит ее облагораживающее воздействие.
Его поиски беспрестанны, он пытлив и невероятно работоспособен – композитор установил традицию ежегодно знакомить слушателей с какой-нибудь новой своей работой крупной формы. О его творчестве постоянно говорят и спорят на всех уровнях – от слушателей до исполнителей, – потому что оно интересно проблематикой, неожиданностью и смелостью решений. Вспомним «Мертвые души». Десять лет работал он над оперой и средствами музыки прочитал поющую прозу Гоголя, бесподобно очертив ею национальный характер, подчеркнув бесконечную выразительность, живость и гибкость родного языка. Это не иллюстрация и не сопровождение прозы Гоголя музыкой, а взгляд в суть, нутро великой книги, перевод поэмы в иной вид искусства, в котором свои законы, свои способы выражения. Все сюжетные события перемежаются русскими песнями. Музыка их написана на народные слова и выдержана в народном распевном духе. Спектакль оставил сильнейшее художественное впечатление.
Вообще хочется особо сказать о тех его крупных произведениях, фундаментом для которых стала классическая русская литература. Творческая смелость в сочетании с художественным тактом и чувством стиля позволили композитору музыкально переосмыслить вершинные создания отечественной классики. Но, черпая из сокровищницы народного творчества или находя источник вдохновения в прозе Гоголя и Толстого, поэзии Пушкина, драматургии Чехова, Щедрин всегда остается нашим современником, чутко ощущает пульс сегодняшнего дня. Вот этот-то редкий сплав и придает его музыке глубину, оригинальность, неотразимую увлекательность.