На пороге великой смуты
Шрифт:
– Так что прикажете делать? – спросила Жаклин, посмотрев на капитана взглядом, молящим о помощи.
– Открывать, наверное, – пожав плечами, посоветовал Барков. – Они не отвяжутся, я думаю. А так, немного побезобразничают и уйдут. Хотя бы дверь целой останется.
– Ой, они уже и бревно в руки взяли, – сообщила взволнованно служанка. – Сейчас разбегутся и ка-к-ак шандарахнут!
– Господи, средневековье какое-то. Александр Васильевич, ну делайте что-нибудь? – взмолилась перепуганная Жаклин. – Только в салон и сюда, на второй этаж, этих мерзавцев не впускайте!
– Может,
– Какую? – прошептала подавленно Жаклин.
– Возьмут навоз мёрзлый и прямо в ведре его кипятком запарят, – ответила служанка.
– И для чего это? – брезгливо поморщившись, спросила Жаклин.
– А вот стучат, и им не открывают. Тогда бревном дверь вышибают, а тех, кто открывать не хотел, этой жижей вонючей с ног до головы и вымазывают!
– О Господи! – воскликнула потрясённая Жаклин, которой вовсе не улыбалась перспектива быть вымазанной чьим-то дерьмом. – Александр Васильевич, – обратилась она к Баркову. – Заряжайте пистолеты. Если эти скоты только посмеют что-то в этом роде попробовать…
– Я вас понял, госпожа, – кивнул понимающе капитан и поспешил к ящику, в котором Жаклин хранила порох, пули и пистолеты.
– Ну, я пошла открывать? – с сомнением посмотрела на встревоженную хозяйку служанка.
– Ступай скорее, – поторопила Жаклин, – пока дверь не вынесли, мерзавцы ряженые.
Пёстрая толпа ряженых ввалилась в покои Жаклин. Они сновали по комнатам взад и вперёд, пили, ели, кричали и шутили. Большинство ряженых столпилось вокруг представительного старца в яркой одежде. Седой бородатый человек спокойно сидел прямо на полу, бренча на балалайке, а вокруг него плясал «огромный медведь». Старик глуховатым голосом напевал не совсем пристойные частушки, а толпящиеся рядом ряженые громко ему подпевали.
– Где-то я уже видела этого человека, – сказала Жаклин стоявшему рядом с пистолетами наготове Баркову. – Но где, не могу вспомнить, да и не могу как следует его разглядеть из-за его парика и наклеенной бороды. И мне кажется…
– Надеюсь, они не долго будут здесь глотки драть, – не слишком-то ласково высказался в отношении непрошеных гостей капитан. – И мне кажется, что эти шуты ведут себя как-то не так, как обычно ведут себя люди на таких вот праздниках.
– Мне тоже они не нравятся, – согласилась Жаклин. – Может, попытаемся их выпроводить?
Она сказала свою последнюю фразу именно тогда, когда ряженый «старик» прекратил бренчать на балалайке и распевать частушки. Он слегка ссутулился, положил рядом на пол свой инструмент и наклонил голову. Вдруг он по-молодецки вскочил на ноги, подобрал балалайку и сказал, обращаясь к присутствующим:
– Мы хорошо здесь повеселились, братцы. Пора бы и честь знать!
Барков направился к двери, чтобы открыть её и выпроводить ряженых, но, как только взялся за ручку, услышал грозный окрик, брошенный ему в спину:
– А ну стой, паршивец!
От звука знакомого голоса капитан вздрогнул и обернулся. Его руки легли на рукоятки заткнутых за пояс пистолетов.
Но ряженый «старик» не обратил на него никакого внимания.
– Как я рад снова вас лицезреть, достойнейшая графиня Артемьева! Сердечно «рад» снова встретиться с тобой, шельма, после недавних событий! Долго я тебя искал. Нашёл, но утерял. А теперь, Бог дал, мы свиделись вновь! Узнаёшь меня, Аннушка? – спросил «старик», прихлопнув в ладоши.
Жаклин промолчала и, побледнев, опустила глаза в пол.
– Неужто не признала? – захохотал странный скоморох. – Ну и плохая же у тебя память – «девичья»! Но я тебе подсоблю. Помнишь ли брата моего, своего мужа убиенного?
– Помню, – прошептала, дрожа всем телом, Жаклин.
– Очень приятно осознать, что память тебе всё-таки не изменила, – шутливо продолжал «старик». – Давай-ка присядем в кресла. Я должен сказать тебе несколько слов. – И, бесцеремонно схватив её за руку, он не сильно швырнул её в пустующее кресло, а потом спокойно сказал: – Прошлый раз ты переиграла меня, а я поступил опрометчиво и глупо, позволив мерзкой дряни взять над собою верх. Я был смешон, не так ли?
Жаклин сидела бледная, как смерть, и молчала.
– Ты совершила роковую ошибку, не убив меня сразу, в гостинице, дрянь! – крикнул «скоморох», выхватив из-за пазухи кинжал. – Ты признаёшь это?
– Да, граф, – прошептала Жаклин, закрывая глаза и готовясь к смерти.
– Послушайте, ваше сиятельство, – шагнул к нему от двери Барков, но сразу же попал в железные объятия Демьяна, успевшего сбросить с себя медвежью шкуру.
– А теперь я пришёл за дочерью, Аннушка, и без неё никуда не уйду! – сказал граф, усаживаясь в кресло с ней рядом. – Со мной, как видишь, двадцать молодцов, готовых следовать и в огонь, и в воду, если понадобится. Если захочешь, то я представлю тебе их поимённо?
– Н-не надо, – ответила отрешённым голосом Жаклин.
– Теперь, надеюсь, ты поняла, стервоза, что на этот раз влипла по самую макушку? – крикнул граф, наводя на Жаклин, как указательный палец, остриё кинжала.
– Поняла, ваше сиятельство, – прошептала она.
– Ты же помнишь, что я всегда говорю правду и сдерживаю свои обещания? – грозно проговорил Артемьев, срывая парик с головы и «бороду» с лица.
– Да… да… – пробормотала Жаклин, дрожа, как в лихорадке.
– Видишь, мерзавка, – и граф вскочил с кресла, – ты сама виновата, что я ещё и теперь жив. Не будь тебя, я бы не занимался противными мне делами. Но я сказал себе – нет, надо найти свою доченьку и наказать мерзавку, её похитившую. И промахнуться второй раз я позволить себе не могу!
Дрожащие огоньки свечей, стоявших на столе, причудливо освещали испуганные глаза Жаклин, её перекошенное ужасом лицо, но ещё причудливее играли на её белых щеках и скорчившейся в кресле фигуре.
– А теперь за все свои муки и переживания я требую расчёта, – после паузы продолжил граф. – Отдай мне Машеньку, и я пощажу тебя, хотя пойду вопреки своей жажде мести и вопреки здравому рассудку.
Вперив глаза в Жаклин, он едва дышал.
– Ну, змея, что скажешь?
– Я не могу вернуть тебе Машеньку, – простонала она.