На прощанье я скажу

Троппер Джонатан

— Нет.

И так снова и снова.

Вечером он лежал в кровати и представлял, как Бог, словно тихий ветерок, облетает дом, проверяя, все ли в порядке и хорошо ли подоткнуты у всех одеяла. Он помнит, что разговаривал с Ним, лежа в кровати, всегда шепотом, всегда чуть-чуть смущенно, угадывая черты Бога — Его улыбку, нахмуренные брови — в песчаных вихрях отделки на потолке. Когда щелкали батареи, он воображал, как Бог пристраивает выпавший кирпич. Он был не столько божеством, сколько всесильным дворецким или разнорабочим.

Чем старше он становился,

тем более назойливым было присутствие Бога. Сильвер не хотел, чтобы Он слушал его телефонные разговоры, так и видел выражение упрека на лице Бога, когда его собственные мысли делались слегка, а потом и вполне определенно нечистыми. Вроде бы такой присмотр со стороны Бога должен был помешать буйному развитию аутоэротической сексуальной жизни, но, тем не менее, даже Ему было не под силу совладать с гормонами четырнадцатилетнего мальчишки. Ты сам все это придумал, напоминал себе Сильвер, когда чувствовал, что застигнут за рукоблудием.

А потом однажды, в позднем отрочестве, он посмотрел на песчаные вихри на потолке и с нежной ностальгией вспомнил, как видел в них лицо Бога, и только тогда вдруг осознал, что Бог исчез, что он потерял Его след уже несколько лет назад. Это было все равно что услышать о смерти отличного дядюшки, о котором ты давным — Давно не вспоминал. Ты пытаешься скорбеть, погружаешься в ностальгию, а потом двигаешься дальше, умышленно игнорируя смутное чувство неприкаянности, которое никак не уходит, до тех пор покуда не превратится в еще одну нить в ковре утрат и печалей, который мы ткем всю жизнь.

Глава 27

Дениз окружена несколькими Дениз. Их целых три, точнее, четыре, если считать реальную ее, ту, что стоит у многостворчатого зеркала в салоне для новобрачных. Четыре невесты в элегантных свадебных платьях с открытой спиной. Ей так нравится это благородное платье, куда больше, чем тот слоеный торт в оборках, что был на ней в первый раз. И все же в этой воздушной простоте нет-нет да и мелькнет намек на извинения — печальное признание ее замужнего прошлого.

Она совершенно не в настроении для примерки, но отменить ее было бы слишком уж демонстративно. Она зла на себя за этот нежданный прилив растерянности, в бешенстве на Сильвера за то, что он этому виной — по крайней мере она так считает, — и зла на Рича за… за что, она не может придумать. После всех передряг с Сильвером, а потом и развода жизнь превратилась в тугой узел, который она наконец-то, ценой огромных усилий, смогла распутать, и теперь вот снова хочет все запутать.

Она поворачивается и изучает себя в профиль. У нее плоский живот, высокая грудь, гладкая кожа. Несмотря на все пережитое, она сохранила отличную форму, она здорова и — не боится признать это — красива. Невеста справа от нее сияет. Но невеста слева выглядит, как после драки в баре. Дениз касается припухшей скулы. Две недели до свадьбы. Жаль, конечно, что она не из тех, кто может перевести это в шутку, пожать плечами и сказать: всякое бывает. Ее все задевает всерьез. Вот почему Сильвер был для

нее и так хорош, и так плох.

Хенни, портниха, возвращается и критически осматривает ее. «Вы похудели с прошлой примерки». Она русская, или украинка, или чешка. В общем, кто-то трагически славянский. У нее такой сильный акцент, что кажется, будто она пропихивает слова сквозь пленку.

Дениз пожимает плечами:

— Стресс.

— Зачем стресс? Сейчас счастливое время. Самое счастливое, — Хенни начинает подкалывать булавками ткань у талии и вдруг заметно бледнеет, поймав в зеркале отражение Дениз. — Он ударил вас?

Дениз смеется:

— Нет, конечно, нет. Это был несчастный случай.

— Вы не жениться с мужчиной, который бьет.

— Он меня не бил. Меня ударило дверью, — она и сама слышит, как неубедительно это звучит. Есть некоторые вещи, которые бог знает почему невозможно отрицать, не выставляя себя лгуньей. — Вы и правда считаете, я стала бы думать о свадьбе с человеком, который меня бьет?

Хенни кивает:

— Вы выходить замуж через две недели, так?

— Да.

— Значит, вы не думать. Вы с думанием закончили. Верно?

— Верно. — Как же хочется, чтобы эта женщина наконец заткнулась.

Церемонию проведет отец Сильвера. Ей это не по сердцу, она словно вынуждает его предать собственного сына. Но кроме него некому. Она встретилась с рабби Дэвисом из ортодоксальной синагоги, и он выдал ей длинный список требований: угощение должно быть строго кошерным, она должна отправиться в микву накануне свадьбы и совершить ритуальное омовение, ей необходимо предоставить доказательства еврейского происхождения Рича — и она вежливо положила листок на стол и со всех ног припустила оттуда.

Рабби Сильвер, который, как ей казалось, всегда чувствовал некоторую ответственность за их распавшийся брак, обнял ее и тотчас же согласился поженить их с Ричем. И даже несмотря на то, что ее до слез тронули его объятия, она чувствовала себя виноватой, как будто этим она била Сильвера по больному месту А может, подсознательно, именно этого она и хотела. Она так не думала, но полной уверенности не было. Последнее время ее подсознание явно имело на все свое мнение.

Хенни теперь стоит на коленках, с полным ртом булавок, которые она вынимает одну за другой, подкалывая ткань на талии Дениз. Дениз чувствует дыхание женщины у себя на позвоночнике, и оно неприятно холодит ее. Она непроизвольно содрогается.

Когда она первый раз выходила замуж, мама пришла с ней на первую примерку именно в этот салон и расплакалась, увидев ее в свадебном платье. Они обе расплакались, вспомнив отца Дениз, умершего за несколько лет до этого. Потом раньше времени за ней заехал Сильвер, и он тоже, казалось, еле сдержал слезы. Кресло, на котором тогда сидела мать, по-прежнему здесь, у стены, рядом с диваном, а вот матери давно уже нет. Рак груди. И Сильвера давно нет, и она ничего не сказала Ричу об этой примерке, да он все равно на работе, и Кейси… лучше не надо про Кейси…