На прощанье я скажу
Шрифт:
— Почему вы плачете? — спрашивает Хенни, торчащие на манер клыков булавки только усугубляют акцент.
А она и впрямь плачет и глядит, как слезы, незаметные на фоне синяка, снова проявляются на щеке. Через две недели она выходит замуж, и никогда в жизни она не чувствовала себя такой одинокой.
— Ты прекрасно выглядишь.
Мужской голос раздается сзади и пугает их обеих. Она оборачивается и, увидев Сильвера, удивляется лишь тому, что не слишком удивлена. Сильвер стоит, будто уже давно здесь, привалившись к стене в той особой манере, что делает его повсюду своим. Он улыбается ей, целую вечность Дениз не видела этой открытой улыбки, и от нее внутри разливается тепло. Так он улыбался
— Привет, — говорит он.
— Привет.
— Дежавю.
Она чувствует, как расплывается в улыбке. Невероятно, думает она, до чего затертой и грязной может стать любовь. Но даже в те самые секунды, когда она думает об этом, что-то внутри нее лопается и разливается по всему животу, и вот она уже срывается с подиума, чуть не опрокинув игольчатую швею. Она уже не видит его сквозь пелену слез, но чувствует, как его руки обвивают ее, когда она утыкается в него, рыдая как ребенок.
Глава 28
Бабушка несет малыша на подушке. На нем нарядная белая сорочка и крошечный белый чепчик, подвязанный двумя тесемками. Толпа, собравшаяся в большой, празднично украшенной гостиной, затихает. Какое-то время слышны только щелчки затвора да мигают вспышки фотографа, который неустанно снимает ребенка, покуда бабушка проносит его в центр комнаты. При виде малыша женщины улыбаются. Его мать, изможденная и усталая, в платье для беременных, тоже улыбается, но через силу — Сильвер понимает, что на душе у нее неспокойно.
А может, это его собственное ощущение, и он просто его проецирует.
Дениз прижимается к нему, ее дыхание щекочет его шею, ее спина, гладкая и теплая под его пальцами. У Кейси после бранна испортилось настроение, и она решила встретиться с друзьями, а ему оставалось только двигать домой из Норт-Пойнта. Проходя мимо салона для новобрачных, он случайно заглянул в окно и увидел Дениз, стоящую перед зеркалами. Он не знает, что заставило его войти — если бы он понимал, что именно в нем рождало потребность увидеть свою бывшую жену в новом свадебном платье, возможно, он бы вообще понял очень многое — но как бы то ни было, с тех пор он не переставал проживать этот момент снова и снова.
— Барух Хаба, — поет могель. [6]
Благословен пришедший в этот мир. Это о ребенке. Который в эти мгновения уж никак не благословенный.
Ребенок пока пытается справиться с родовой травмой — изгнав из тепла утробы, его протащили по жутким родовым каналам и безжалостно выдворили в холодный неприветливый мир. И теперь, восемь дней спустя, стоило ему почувствовать вкус к грудному молоку и кислороду и подумать, что, возможно, тут даже что-то и получится, как странный мужчина намеревается стянуть с него памперс и скальпелем отрезать ему крайнюю плоть.
6
Человек, совершающий обряд обрезания.
Сильвер с трудом подавляет желание выхватить ребенка из рук бабушки, сунуть под мышку и убежать с ним в безопасное место. Мать малыша, Сьюзи, явно колеблется. Сильвер почти не сомневается: вмешайся он, она бы его поддержала. Она хорошенькая и пухленькая, под тридцать, и, судя по выражению лица, это была не ее идея. Она обратилась в иудаизм, чтобы выйти за Эвана, вероятно, он казался тогда отличной партией, но теперь расплачиваться
Он прижимается к Дениз и ощущает, что вот сейчас, в этот самый момент, она нуждается в нем. Никто не нуждался в нем уже очень и очень давно.
Ребенка передают отцу Эвана, сидящему на специальном стуле, и мотель склоняется над ним, бормоча что-то на иврите. Сильвер оглядывает собравшихся друзей и родственников. Все они улыбаются и делают фотографии, и тут абсурдность происходящего накрывает его с головой. Группа цивилизованных, весьма благополучных американцев собирается ради рядового усечения гениталий, за которым последует кофе с бубликами. Он вроде даже заприметил в саду стол с плитками для приготовления омлетов.
Он не так уж хорошо знаком с предметом, но научился определять два типа могелей: одни верят, что совершают священный обряд, вторые не смогли поступить на медицинский факультет. То, как этот могель натягивает латексные перчатки и красивым жестом разворачивает сверток с инструментами, выдает в нем принадлежность к последним. Ему глубоко за сорок, он гладко выбрит и явно наслаждается вниманием публики. Он достает скальпель, внимательно его осматривает, затем склоняется над младенцем и берется за дело. Тут комната начинает плыть, и Сильвер понимает, что вот-вот потеряет сознание. Он приваливается к стене и закрывает глаза.
Лицо Дениз в каких-то сантиметрах от его собственного, ее глаза покраснели, губы подрагивают, да и его самого бьет дрожь, как не бывало уже лет сто. Она смотрела на него, и он смотрел на нее. Казалось бы, ничего особенного, но впервые за многие годы они действительно видят друг друга.
Необрезанный пенис Сильвер впервые заметил у Джеймса Невинса, когда все переодевались на урок физкультуры в четвертом классе. Джеймс пытался надеть шорты, не снимая кроссовок — задачка не из простых, так что секунд тридцать он прыгал без штанов. Тонкий член Джеймса раскачивался туда-сюда, как маятник метронома, и Сильверу казалось, будто члену отрубили кончик. Он немедленно вообразил всевозможные ужасающие, хоть и неправдоподобные несчастные случаи, но больше всего его взволновало, как же мальчику удается писать.
— В чем дело, члена, что ли, не видал? — огрызнулся Джеймс, и Сильвер понял, что пялился на него.
— Что с ним такое? — брякнул он.
— Ничего с ним такого, кретин, — ответил Джимми.
Сильвер не помнит, что именно сказал на это, но тогда-то он впервые в жизни и получил по физиономии. За какую-то минуту целых два раза у него случилось «впервые». Это был великий день.
Даже сегодня он помнит вкус крови на языке, и он открывает глаза, а ребенок принимается громко плакать. Могель, покончив с отрезанием, выкрикивает благословения на иврите. Отец младенца тоже читает одно, его язык спотыкается на согласных, которые он не повторял с детства. Кто-то протягивает серебряный кубок. Могель макает в вино соску и засовывает ее малышу в рот. Если вы хотите его успокоить, почему не сделать это до того, как начнете резать, думает Сильвер.