На распутье
Шрифт:
— Все готово: и люди и кони. Куды мне, Григорий, ехать? — Молчанов пытливо взглянул в быстрые, скользящие глаза Шаховского.
— А ты не знаешь? Не догадываешься? Пробирайся в Самбор или Сандомир!..
— Да разве я похож на Отрепьева? Я выше его на целую голову.
— А коли ее лишишься, то выйдет как раз.
— Однако, ты шутник, Григорий: энта штука мне дорога. Насчет того… я еще… подумаю.
— Думай. Такой случай выпадает лишь раз. Езжай в Самбор, а оттуда — ко мне в Путивль. Храни тебя Бог! Увидишь Марину —
…«Государыня», несмотря на потрясения, не пала духом{7}, — власть, как сладкий фимиам, по-прежнему кружила ей голову. Она решила любой ценою бороться за сбои, царицыны, права. Будь что будет! Марина Мнишек уродилась в отца, ну а тот ради достижения благополучия ничем не гнушался.
Молчанова на улице встретил бывший слуга Гришки — лях Хвалибог, порядочно заплывший жиром на царицыных харчах, с острым суковатым носом. Он сидел, как цепной пес, под «государыниной» дверью. С Молчановым у него были добрые отношения, таких продажных собак Хвалибог ценил: они играли на руку Польше.
— Государыня в большой печали, ты ее подбодряй.
— А то не знаю… — Молчанов прошел в келью: это все, что досталось ей после просторных царицыных покоев! Шляхтенка, злая и угрюмая, стояла около узкого окна.
— Я вам никому вот на столечко не верю. Вы все свиньи, свиньи! — визжащим голосом проговорила Марина. — Вы русские свиньи!
— Пани Марина, я только затем, чтобы сказать: скоро ваш муж явится…
Марину поразило, как молнией:
— Явится сюда? 3 могилы?
— Убили другого. Я еще не знаю, где теперь Димитрий. Но он жив! И я намерен ехать, государыня, к вашей матушке, чтобы ободрить ее. Вы же говорите, что убитого Димитрия не видели.
— Если так… то пусть Матка Бозка пошлет тебе удачу! — всхлипнула Марина.
…Три всадника на сытых, в серебряной сбруе конях на рассвете подъехали к Оке. Вчерашний жаркий день раскалил воздух, слегка выстудило лишь к утру. Один из двух поляков, сопровождавших Молчанова, сутулый, лет тридцати пяти, в каком-то рубище, в жидком свете зачинавшегося утра пристально следил за Молчановым.
— Тебя ждет то ж, что и Отрепьева, — тебе отрубят голову!
Лях Заболоцкий, тонкий, как ивовый хлыст, покрытый длинным плащом, добавил:
— Але еще погулять хочешь, дурак?
Подошел наконец-то паромщик, спокойный кряжистый мужик. Заболоцкий, морщась, — от мужика тянуло потом, — спросил:
— Тебе невдомек, что ты перевозишь государя Димитрия Иоанновича? Он сюда воротится с большим ополчением и всех изменников накажет, а тебя вознесет, так что и во сне не снилось!
Мужик молча тянул канат, ответил не без усмешки:
— А башка-то уцелеет?
Трое верхоконных скрылись в предутреннем тумане. Мужик-перевозчик, перекрестясь на восток, молвил
— Ишь, окаянные, как власти хочут!
Они въехали в Самбор. Старая пани Мнишек, сильно исхудавшая с тех пор, как из Москвы пришли дурные вести об убийстве «царя» Димитрия и о том, что дочь Марина зверски умерщвлена толпой, не находила себе места. Никаких сведений не было и о муже.
— Пани, а пани, — сказала вошедшая служанка, пожилая, умевшая обращаться со своенравной хозяйкой, — на дворе двое людей. Говорят, что с важными вестями.
— Откуда они?
— Я думаю, что они москали.
Пани Мнишек быстро вышла на крыльцо, где, держа на поводу породистых потных гнедых коней, стояли в одеянии иноков двое. Один рыжеватый — это был Молчанов, другой ниже его, белобрысый, — Заболоцкий.
— Царь Димитрий Иоаннович, спасшийся от руки подлых убийц, — четко выговаривая слова, сказал Молчанов. — Разве ты не узнаешь своего зятя?
— Да, пани, вы видите перед собой царя Московии и мужа своей славной дочери Димитрия, — подтвердил Заболоцкий на недурном польском языке.
— Вы… царь Димитрий? — спросила пани Мнишек, смерив с ног до головы Молчанова.
— В интересах досточтимой пани признать зятя, — многозначительно заметил Заболоцкий.
В бесцветных глазах пани сверкнули злорадные огоньки, она поняла: фортуна снова поворачивалась лицом к ним, Мнишекам.
— Ядвига, занимайся своим делом! — прикрикнула пани на старуху, явно прислушивающуюся к их разговору. — Входите, господа, в дом.
Она велела принести беглецам умыться. После этого они перешли в столовую, к хорошим закускам, на которые живо набросились.
— Григорий Отрепьев убит? Это правда? — поинтересовалась пани.
— Мы такого имени не знаем, — ответил Заболоцкий, — ваш зять, любезная пани, сидит перед вами живой и здоровый.
— Вы видели мою дочь? — обратилась она к Молчанову.
— Она жива и невредима, — ответил тот коротко.
— Ее не убьют?
— Все будет зависеть от того, признаете ли вы меня своим зятем, — ответил вскользь Молчанов.
— Что мой муж?
— Он скоро будет здесь. — Молчанов отпихнул тарель с обглоданными бараньими костями. — Так что вы решили?
— А вас признает Московия? — полюбопытствовала пани Мнишек.
— Признает, бо Шуйского она не любит. У меня много друзей. Среди них князь Мосальский.
— Но что скажет моя дочь?
— Ваша дочь, пани, хочет быть государыней царицей, я с ней имел разговор.
— Я отвечу вам завтра, — проговорила, поднимаясь, пани Мнишек.
Утром же «теща» послала свою портниху в лучшую самборскую лавку, чтобы она купила самые роскошные одежды, предоставив также в распоряжение «зятя» двести слуг для его надобности и охраны.
— Пока отсидишься в ближнем монастыре, — заявила пани Мнишек Молчанову. — Что ты намерен делать?