На развалинах Мира

Вольный Владимир Александрович

Но мне везло! Невероятно, немыслимо — но везло! По всем законам, всем примерам того, что видел, я уже не раз должен был разделить участь погибших, или, как минимум, быть, хотя бы, ранен. Но, если не считать многочисленных ушибов и ссадин, со мной ничего серьезного до сих пор еще не произошло. Хотя, еще ничего и не кончилось…

Смерть собирала свою жатву. Ее жертвы были неисчислимы. Разломилась надвое, вздыбившись вверх кусками асфальта, дорога — из отверстия полыхнуло огнем, и его языки дотянулись до тех, кто оказался в тот момент по обе стороны трещины. Живые свечи тщетно пытались сбить пламя, в агонии падая именно туда, откуда оно появилось. Куском кабеля, сорванного со столба, захлестнуло ноги у грузного мужчины, последовал рывок — и к многочисленным жертвам добавилась еще одна, повисшая высоко над землей головой

вниз. Хруст, треск и гул падающего дома — и уже неразличимы в общем шуме всхлипы и стоны тех, кто оказался рядом, попав под падающие обломки. Женщина, прижимающая к груди совсем голого младенца — возможно, она успела каким-то чудом вырваться из этого дома. И чья-то рука, вдруг в тупом безумии ухватившаяся за шею и начавшая душить ее… Тех, кто поддался безумию, счет пошел на сотни! У них в глазах появился неестественный блеск, на губах выступила пена — и тогда стали раздаваться выстрелы, до той поры не слышные, либо, звучавшие вдалеке. Выстрелы, направленные не только в безумцев — это офицер, видя, как его жена дико кричит из бездны, куда она провалилась, и не в силах ее спасти, пускает себе пулю в лоб.

Громовой удар — это земля сходилась вновь, замуровывая тех, кто попал в ее объятия заживо, в общей гробнице. Самолет, с ревом пролетевший над головами и врезавшийся в город где-то впереди — эхо от взрыва перекрыло даже тот невероятный грохот, который несся со всех сторон. Неведомо как, попавшая на крышу соседнего дома, машина — и ее жуткий полет в никуда, вместе с крышей этого дома… Кто-то, ползущий по отвесной стене, пытающийся добраться до безжизненно повисшего в оконном проеме тела.

Ребенок, у которого вместо глаз остались только две зияющие выжженные дыры. Он сделал несколько шагов и рухнул в яму, дно которой стало наполняться водой и еще чем-то бурым и отвратительно пахнувшим, из оборванных труб, проходивших внизу. Другой ребенок — его подбросило вверх и нанизало на стальной стержень, и теперь он висел на нем, как страшный флаг, раздуваемый ветром во все стороны. Парень, из последних сил пытающийся спасти своего друга, упавшего в провал — и обломок дерева, рубанувший его по спине с такой силой, что он был вынужден разжать пальцы.

А потом следующий обломок, раскроивший ему голову. Девушка, у которой была полностью содрана кожа на спине — она кричала от боли и кто-то, может быть, случайно, подтолкнул ее к пропасти, вынудив упасть на колени. А затем толпа, подмявшая ее под себя, и не замечающая того, что несется по еще живому, вздрагивающему телу. Троллейбус, поднятый на высоту чудовищной волной и теперь катящийся вниз, сокрушая все на своем пути, превращающий людей в ошметки из мяса и костей… Старик, вставший на колени и взывающий к небу… а затем и милость последнего, уронившего ему на голову целый пласт вывороченной земли. Сколько же их было!

Смерть была рядом, задевая меня своими крыльями… Но она щадила, оставляя жизнь там, где остаться в живых было просто нельзя. Я прыгал через ямы, а из тех, кто пытался последовать моему примеру, никто не мог дотянуться до края и с криком летел в огненную бездну. Я пригибался — и свист осколков глох в телах тех, кто не успел пригнуться вовремя, вместе со мной. Я останавливался — и проносившаяся мимо плита, цепляясь за других, размазывала их об землю.

Повсеместно стали раздаваться взрывы. Один из них прогремел совсем рядом.

Я почувствовал резкий запах газа, рвущегося на поверхность из оборванных труб, и бросился наземь, прикрывая голову руками. Еще один взрыв вспучил остатки от уцелевшего покрытия дороги и вырвался наружу, громадным, огненным фонтаном. Внезапный, сильный порыв ветра с невероятной мощью налетел из-за спины, и я, успевший подняться, вновь был сбит с ног на землю. Я вцепился в кусок арматуры, оголившейся из обломков плиты, неимоверным усилием подтянулся к ней вплотную, пытаясь противостоять этому напору. Несколько секунд нельзя было определить — где верх, а где низ, все просто взлетело и перемешалось в воздухе в одно целое, а потом рухнуло обратно. Ударил и унесся прочь оглушительный хлопок — и я вообще перестал что-либо слышать. На моих глазах взметнулись и рассыпались в куски те дома, которые еще устояли и не развалились в предыдущие минуты. В полной тишине — я продолжал ничего не слышать — я повернулся туда, откуда налетел этот шквал, и в сердце, и без того сжавшееся

от ужаса всего увиденного, ворвался леденящий холод…

Там, вдалеке, я увидел быстро растущий гриб. Он поднимался к темному небу, вырастая до гигантских размеров и закрывая собой всю восточную часть города. Я сразу вспомнил, что где-то там, среди холмов и сопок, располагавшихся за пределами города, находится центр по изучению ядерной энергии. Сколько же об этом писали… Гриб раздувался с каждым мгновением, заполняя собой всю видимую часть неба. Возле его ножки, вырастающей под все более увеличивающейся шапкой, заструились быстро изменяющиеся вихри, а в том месте, где он касался земли, во все стороны стал расползаться чудовищный вал, сметающий все на своем пути. Гриб достиг облаков и разодрал их, пробив нависшую над городом тучу из пепла и пыли. У основания, ярчайшей звездой, вспыхнул огонь, весь гриб разорвало сполохом множества молний, все они слились в один жуткий глаз, смотрящий на город с чудовищной высоты.

Это был не просто страх… Сама преисподняя показала свой лик, безумный и могущественный, неумолимый и всепожирающий. А в следующее мгновение начался ад! Не было ни верха, ни низа, ни дня, ни ночи. Все стало одного цвета — цвета смерти! Плавились и горели камни, неслись вырванные с корнями деревья, земля под ногами становилась на дыбы. Даже на следующий день я бы не смог вспомнить, как мне удалось спастись. Но, если до

Большого взрыва я еще что-то соображал, то после, мною руководил только инстинкт…

Выжить в этом аду было нельзя! Но я не хотел этого понимать — и бежал! Это был непрерывный, непрекращающийся бег! Бездонные ямы и широкие провалы, люди, летящие в них и сгорающие, не успевая достичь дна. Тени от людей, оставшиеся на оплавленных и переломанных стенах, где их настигла вспышка от взрыва. Люди, обезумевшие и озверевшие, рвущие друг друга, чтобы вырваться, вылезти первыми из этого кошмара. Разум был бессилен — мною руководил только ужас! Раньше, чем плита, содрогаясь, исчезала в расширяющейся яме, я успевал перепрыгнуть на другую. Прежде чем испепеляющий огонь вырывался из глубин, я покидал опасное место, чтобы через мгновение покинуть и его. Сколько это продолжалось? Минуты? Часы? Я задыхался, одежда превратилась в рваные и тлеющие лохмотья, руки были изрезаны и обожжены, волосы обгорели. Сердце рвалось из груди, а легкие тщетно искали хоть глоток чистого воздуха, не замутненного чадом, копотью и пеплом…

Я видел, как в черном небе, покрытом сполохами огня и взметнувшимися вверх обломками, падал самолет. Он заваливался на одно крыло, из правого двигателя валил густой шлейф дыма. Надсадный рев сменился громовым раскатом — одно крыло отвалилось, и весь аэробус стало кружить и стремительно нести к земле. Из исполина вываливались маленькие пятнышки, едва различимые при этом свете — возможно, это были люди. Разваливаясь, самолет пересек небо, проложил себе страшную дорогу сквозь тучу и дым — и огненный столб возвестил о том, что он упал где-то за несколько километров от того места, где я находился. А точки, которыми усеяло все небо, все падали и падали на горящий город — и вскоре первые из них достигли его поверхности. Тем, кто погиб сразу, повезло больше — они не испытали тот всепоглощающий страх, который до последнего момента был спутником тех, кто летел навстречу неотвратимой гибели. А потом вздрогнуло само небо! Дернуло так, что казалось, от этого рывка погибнет все, что еще осталось. Подлетая вверх от толчка, вырвавшего у меня землю под ногами, я заметил, что в том месте, где тянулся огненный хвост, часть города, будто мгновенно исчезла, ушла в никуда. И тут же, жестокий удар о поверхность, вернул меня к действительности, сразу заставив вспомнить о спасении собственной жизни.

От жажды и сухости, от едкого дыма, буквально раздирающего внутренности, безумно хотелось пить. Пробив ногой стекло, в перевернутой вверх колесами машине, я вытащил наружу бутылку — их много валялось внутри — и, не глядя, что написано на этикетке, запрокинул ее содержимое себе в рот. Я захлебывался водой вместе с песком и дымом. Мимо проползала собака. У нее были перебиты все лапы, оборван хвост, выжжен один глаз. Уцелевшим она смотрела на меня — и в нем был такой ужас, такое непонимание всего, и вопрос, на который я не мог дать ей ответа — за что? Я вылил остатки воды ей в пасть. Собака дернула языком, пытаясь поймать сбегающие капли.