На развалинах Мира
Шрифт:
Оставался только один вариант — возвращаться по этой трубе назад, и идти по ней, до тех пор, пока она не выведет меня туда, где я смогу подняться на землю. Я собрал все тряпки, которые по моему разумению могли мне понадобиться, и, бросив прощальный взгляд наверх, отправился в этот страшный путь, в неизвестность и темноту, где единственным моим спутником оставалась только надежда…
Факел я потушил. Во-первых, хотел сберечь себе возможность применить его, когда он понадобится, во-вторых, не решался тратить спички напрасно.
Второй возможности, найти что-либо подобное, у меня уже могло и не быть. Я прошагал по трубе около трехсот шагов, пока не уперся рукой в преграду.
Это была сетка, перекрывающая всю трубу. Я пнул ее ногой — она слегка поддалась. Скорее всего, она была предназначена для того,
Судьба еще раз жестоко подшутила надо мной. Либо эту дверь так задумали ее проектировщики, либо ее сплющило давлением. Что бы тому, не было причиной
— мне сквозь нее не пройти. Оставалось только продолжать движение вперед — через сетку. Я закричал, специально, чтобы узнать, насколько далеко может проникнуть эхо. На этот раз мой голос не увяз, а унесся далеко. Оставалось лишь сорвать сетку, чтобы в который раз продолжить свое стремление спастись и выбраться из этой темницы. После всего пережитого темнота уже не пугала, и я перестал чиркать спичками. Все, что хотел, я уже увидел.
Сетка отошла со своего места достаточно просто. Мне повезло — она была сварена не из прутьев и хоть с трудом, но ее можно было порвать. Я зло дергал ее руками и добился того, что она вылезла в одном месте. Мне этого хватило, чтобы пролезть, добавив к своим порезам и ссадинам, еще несколько. А сразу за сеткой оказался провал. Я едва не угодил в него, и лишь знакомое чувство, проявившееся впервые наверху, удержало меня от рокового шага. Словно кто-то незримый удержал меня от того, чтобы опустить ногу… Я внезапно напрягся и подумал, что впереди не так уж и свободно.
Решив довериться этому неосознанному чувству, я осторожно пошарил впереди себя ногой. Колодец кончился. Вернее, он принял именно такие формы, какие и должны были у него быть. Горизонтальная труба превратилась в вертикальную. Осторожно продвигаясь по ее краю, я нашел то, что искал — поручни от лестницы, ведущие вниз. Раздумывал я недолго — если нет подъема, то пусть будет спуск. Он тоже должен был, куда ни будь, меня вывести — если на том конце опять не встретится новый завал. Перекинув ноги сквозь парапет, я ухватился за скобы, и стал спускаться. Это продолжалось довольно долго. Мне пришлось несколько раз останавливаться и отдыхать. Шахта вела глубоко вниз, и я стал опасаться того, что просто не смогу спуститься и сорвусь. Но бесконечный спуск все же кончился. Я оперся ногой о твердую поверхность и в изнеможении сел прямо на бетон.
Это тоже было замкнутое помещение, но несколько больших размеров, чем сам колодец. Спички помогли мне увидеть, что в одном месте вновь находится сетка, наподобие той, которую я вырвал наверху. А за ней темнело что-то массивное, с неясными очертаниями. Не желая расходовать спички, я вставил в сетку клочок ткани и обошел дно колодца вдоль стены, пока не вернулся к тому же месту, с которого начал обход. Иного выхода не было. По всей видимости, здесь кончалась — или наоборот, начиналась, вентиляционная шахта. Она должна была, каким-то образом сообщаться с линией метрополитена. Я немного отдохнул и, вцепившись в решетку, стал ее дергать и трясти. Та не поддалась ни на йоту. В конце концов, мне пришлось выломать одну скобу из лестницы и ею пробить себе отверстие, достаточное для того, чтобы пролезть сквозь него наружу. Как я и ожидал, за сеткой обнаружились лопасти громадного вентилятора, и я, убедившись в том, что уж их то ни за что не отодвинуть, стал пробивать скобой жестяную обшивку сбоку, от лопастей. Гул от ударов убедил меня в том, что я поступаю верно — там должно было находиться пустое пространство. Пробив дыру, я сразу понял, что воздух в метрополитене уже сильно отличается от того, которым я дышал здесь — он был насыщен пылью, и та стала скрипеть у меня на зубах.
Было очевидно, что столь крупный двигатель не мог быть подвешен просто к потолку — для таких предметов всегда делают площадку, на
Когда-то я работал в угольной шахте, и твердо знал одну заповедь. Если что-то случилось — искать выход там, откуда есть приток свежего воздуха. И вторую. Не пользоваться открытым огнем. Иначе, газ, без цвета и запаха — метан — превратит неосторожного в труп. Вряд ли в метро мог быть метан, он присущ все-таки именно угольным шахтам, но все же… Впрочем, никакого огня, как открытого, так и закрытого, у меня не было. Считать почти истраченную коробку достаточным осветительным средством было бы просто глупо. Они могли в чем-то помочь, но лишь на секунды. Оставалось определить — есть ли здесь хоть какой-то воздушный поток. Я смочил ладони в хлюпающей под ногами воде и приподнял их вверх. Никакой свежести, кроме холода самой воды не ощущалось. Я встал посередине путей, повернулся из стороны в сторону — безрезультатно. Этого следовало ожидать — раз не работали вентиляторы, то и свежему воздуху взяться было не откуда. Да и как они могли работать, после всего, что случилось? Метро не могло остаться нетронутым такой масштабной катастрофой… Подумав, я направился в одну из сторон, полагая, что мне под силу пройти в кромешной тьме несколько километров до ближайшей станции. Идти было очень тяжело.
Приходилось либо семенить по шпалам, вовсе не предназначенным для размеренного шага, либо пытаться идти по рельсам, держась за стену, что тоже не доставляло особенных удобств. Я стиснул зубы и упрямо двигался вперед, надеясь, что рано или поздно, все равно доберусь до того места, где смогу выбраться на свет. Я спотыкался несчетное количество раз, неоднократно падал и вновь поднимался. Глаза тщетно искали хоть какой-нибудь лучик света. Иногда, не выдержав могильной темноты, я зажигал спичку и в краткие мгновения ее жизни, осматривался. Тоннель был практически не нарушен — если судить по тому, что я успевал увидеть. Но будет ли так всегда? И все же, это было метро, и идти здесь можно было в полный рост. Вопрос был лишь в том, верен ли мой расчет? Как далеко придется мне идти без света, не зная направления. Правда, что в одну, что в другую сторону должны были находиться станции. Да, передвигаться вдоль путей было гораздо труднее, чем шагать пусть по узкой, но все же ровной трубе — тот, кто хоть однажды проделывал это, идя по шпалам, знает, как тяжело приспособиться к их неравномерному для ног расстоянию, а тем более, делать это в кромешной темноте…
Я уже заработал несчетное количество синяков и шишек. Вновь порезал ладони об выступающие из стен штыри, где крепились висящие на них кабеля. В отличие от колодца, с которого я начал свой путь, здесь было уже не так тихо, как мне показалось в впервые минуты — пару раз я даже вроде как услышал какие-то звуки, а потом что-то похожее на крик. Остановившись, я долго прислушивался, но он не повторился. Решив, что мне просто померещилось, я со вздохом направился далее — скоро, не выдержав угнетающей темноты, я и сам стану так кричать… Чтобы отвлечься, я стал думать о том, что могло произойти там, наверху. Сейчас, вдали от того ужасающего кошмара, в котором я провел предыдущие часы, все казалось несколько нереальным, словно это произошло не со мной. Но избитое тело и мое нахождение в подземелье не давали повода усомниться в том, что это не плод моего воображения… Сколько я шел? Час, два? Колея казалась нескончаемой. Мне не нравилось и другое — пыль, которой становилось все больше. Она забивалась в рот и мне, и без того мучившемуся от отсутствия воды, нестерпимо хотелось смочить горло хоть чем — ни будь.
Нога наступила вместо рельса на кусок породы. Остановившись, я сделал шаг назад и — в который раз! — достал спички. Здесь произошел обвал. В одном месте, сдавленный и почти засыпанный, туннель еще позволял пробраться на противоположную сторону, и я полез, буквально кожей чувствуя, как над моей спиной нависают многотонные глыбы, способные прихлопнуть меня, как букашку. Лишь когда я снова смог встать в полный рост — а для этого пришлось проползти около десяти метров — я смог сделать вздох облегчения.