На развалинах Мира

Вольный Владимир Александрович

Вода из озера не только пробила себе дорогу на улицах города, унесясь неведомо куда — она еще и принесла с собой из тех мест, где пронеслась, все, что захватила по пути. Наполовину засыпанная грязью и обломками, завалившись на один бок, передо мной лежала яхта. Совсем недавно это было первоклассное судно, мечта многих людей. Отделанная по последнему слову техники, оснащенная компьютерным управлением, украшенная и расписанная как игрушка… От всего этого не осталось, ровным счетом, ничего. Весь корпус был измят, вдоль киля шла трещина, а все надстройки на палубе были сметены. Если в ней, кто ни будь, и находился, то участь последних была уже решена — после того, как яхту протащило через полгорода, а до того она пронеслась вместе с водой от водохранилища до его границ, живых в ней быть уже не могло. Я доковылял до нее и вцепился руками в борта, дабы обрести себе опору и не упасть. С меня

стекала грязь, вся оставшаяся одежда была мокрой насквозь и изорвана, так, что на мне практически ничего не осталось. Я тупо смотрел на большую рыбину, которая валялась под днищем яхты, и сам чувствовал себя такой же рыбой — выброшенной из привычной среды и задыхающейся от недостатка воздуха.

Меня снова замутило. Были ли это последствия от постоянных ударов головой, пока я переворачивался вместе с корпусом машины, или же я треснулся где-то более основательно — в любом случае, я заработал небольшое сотрясение мозга. Я посмотрел на ладонь. На ней крест накрест лопнула кожа, обнажив голое мясо. Странно, боли я не ощущал, вернее, ее было столько, во всем теле, что что-то отдельное я уже не фиксировал. Где я? Что я? Эта мысль мелькнула и пропала, вытесненная другой — я жив! Я все-таки жив! И сразу появилась такая смертельная усталость, что я опустился на грязь и бессильно прислонился к днищу яхты. Только ощущение холода постепенно стало возвращать меня к реальности. Равнодушно посмотрев, как среди мусора, в грязи валяются несколько трупов, я перевел глаза на улицу.

Впрочем, улицы, как таковой уже не было — лишь нагромождение невесть чего, во что она превратилась в результате последних событий.

Долго отдыхать мне не пришлось. Все сильнее и сильнее стал разгораться огонь, опять стала вздрагивать земля, а по небу, на какое-то время очистившемуся от пепла, опять поползли серые облака.

— Я не могу больше…

Хрип отчаяния вырвался у меня, когда я заметил, как по полосе почти скрытого обломками асфальта, начала разрастаться и вздрагивать новая трещина. В ней полыхнуло, раздался хлопок — и из провала взметнулся огненный гейзер, сразу слизнувший и яхту, и всю ту кучу мусора, что лежала возле нее. Меня зацепило лишь краем, но этого хватило, чтобы я с криком отпрянул, держа ошпаренную руку. Волна раскаленного воздуха швырнула меня на землю, в сразу начавшую высыхать лужу. Не вставая, на четвереньках, страшась оглянутся, чуть ли не скуля от жалости к самому себе, я пытался уйти от этого свирепого смрада, несущегося из провала. Я полз… Глаза уже ничего не различали, все смешалось в багровый туман. С каждым движением я чувствовал, как изнеможденное тело отказывается мне подчиняться.

Страшнейший удар вырвал землю подо мной, и я ничком упал на спину. Земля вздыбилась, словно взбешенный жеребец и поставила меня вертикально. Я ждал смерти… И она появилась, глядя мне прямо в глаза. Страх пропал — я видел, что на этот раз мне не избежать того, что должно было случиться не раз, на протяжении всего этого дня.

Разваливая все здания, расширяясь и удлиняясь, извилистой змеей, прямо к тому месту, где я находился, тянулась быстро увеличивающаяся трещина. В пропасть летело все — машины, земля, живые и мертвые тела, бревна, камни, и даже пропитанный гарью воздух, словно засасываемый внутрь гигантским пылесосом. Кромка тротуара под ногами резко ушла в бок, и я инстинктивно поднял ногу, зацепился за нее, а затем попытался отпрыгнуть в сторону. Моя нога соприкоснулась с почти занесенным обломками грузовиком, и я замер на ней, балансируя чтобы не упасть. Но я не смог на ней удержаться — она вздрогнула, а затем, с все более увеличивающейся скоростью, стала сползать в жадную пасть пропасти. Я увидел, как мелькает край земли, и почувствовал, как кабина, на которой я находился, резко уходит прочь.

Мысль о том, что это конец, просто не успела мною завладеть — иначе бы я не смог сделать того, что впоследствии так и не сумел объяснить… Я валился вниз, успевая заметить, как на одной из сторон разверзшейся земли виднеется что-то округлое и большое. Уже падая в бездну, я невероятным образом зацепился за кусок торчащей в земле трубы, и она, изогнувшись под моим весом, опустилась прямо к темнеющему отверстию. На несколько мгновений, ставших для меня бесконечными, все вокруг — и чудовищную пропасть и зияющую дыру перед глазами — залило нестерпимым, мертвенным зеленым свечением. Я ощутил страх, пронзивший все мое существо, руки стали разжиматься… Раздался тяжелый вздох ужасного чудовища за плечами, сильный толчок в спину — и все разом погрузилось во тьму, в которой я потерял сознание…

* * *

Вначале была тишина. Абсолютная, полнейшая тишина.

Она была настолько глубокой, что само ее безмолвие могло убить лучше любой иной причины — своей безысходностью. И — темнота. Эти два врага, объединившись, приговорили меня к жуткой смерти. Безумие и животный ужас, противостоять которому было нечем. И невозможно описать ощущения того, кто попал в могилу живым!

Я был без сознания. В отчаянном порыве спастись, я не заметил, как ударился головой, и этот удар лишил меня чувств. Кратковременный миг, которого мне хватило, чтобы понять, куда я лечу, помутил мой разум… Избежав гибели там, наверху, я встретился с нею здесь, по мрачной иронии практически почти невредимым и способным бороться. Способным, но не с тем, что меня окружало! Это был конец. Я понял это сразу, едва оторвал голову от холодной поверхности, на которой она лежала. На волосах запеклась кровь, но я не знал — моя ли она, или чужая. Слегка поташнивало, сильно хотелось пить. И, постепенно, слабыми проблесками, начало возвращаться ощущение своего тела, а вместе с тем и боль. Меня затрясло крупной, нервной дрожью, от которой стали стучать даже зубы. Это было нелепо, этого не могло быть — я уцелел, падая в бездну, в пропасть! Я мертв, потому что нельзя остаться живым — и не видеть и не слышать абсолютно ничего! Никогда — до, и никогда — после — я не был так близок к помешательству, пульсируя на этой зыбкой грани, уход в сторону от которой, означал ничто. Затем силы вновь оставили меня и я опустил голову…

Мелькали чьи-то лица, которых я не мог узнать, руки, указывающие во все стороны сразу. Багровые отсветы, заполняющие чьи-то контуры, потом резкие, серебристые молнии, рвущие непонятные изображения пополам. Возник рот, в котором шевелился распухший и почему-то раздвоенный язык, ослепительно белые клыки… и я, лежащий в этом рту, собирающемся сомкнутся, и размолоть меня этими крепкими зубами. А сами зубы тянулись далеко-далеко, несколько сотен, или тысяч рядов, и где-то там, позади них, еле заметный, тонкий выход, пугающе черный на фоне сверкающих клыков. Потом возник бесконечный коридор, куда я проваливался, тщетно пытаясь удержаться за гладкие, светящиеся стены. А следом появился тупик, возникший из-за очередного поворота. Я пытался барахтаться, но руки скользили, и я упал в этот тупик, как в желе — оно стало всасывать меня в себя, отчего дышать становилось все труднее и труднее… На грудь давило все сильнее, потом вязкая пустота, рывок — и все исчезло…

Это не я пришел в себя — это тело напомнило о себе, отреагировав на болезненный толчок, сотрясший, окружавшее меня, пространство. Ничего не соображая, в полной прострации — будто я и мое тело существуют отдельно друг от друга, я перевернулся на спину. Сразу стало легче дышать. Рука наткнулась на выступающую небольшим бугорком поверхность — видимо, я лежал на ней, и она давила мне на легкие, вызывая те кошмары, которые я видел.

Так же, еще ничего не понимая, я попытался оторвать голову от пола и сразу уронил ее обратно, словно кто-то неведомый и тяжелый придавил ее своей тушей. Сознание возвращалось медленно. Я и понятия не имел, как долго я находился недвижимым до того момента, как глаза открылись и увидели тьму.

Ни вставать, ни шевелиться не возникало желания, полная неподвижность была мне сейчас нужнее… Так продолжалось довольно долго, до тех пор, пока меня не начал бить озноб. То, на чем я лежал, минута за минутой, вытягивало из меня тепло. И тогда я сделал попытку подняться. Вначале на одну руку, потом на другую. Потом на обе. Потом на колени. Последней я выпрямил голову, приоткрыл и сразу закрыл глаза — так казалось безопаснее, чем вообще не увидеть ничего. Некоторое время я даже опасался пошевелиться, боясь шороха, возникающего при движении. Холод еще раз напомнил о себе — через колени, которыми я опирался на жесткую поверхность. Ладонью я коснулся пола — он оказался на ощупь шершавым, с едва заметными трещинками и выемками. Это была не земля, скорее, та самая, огромная бетонная труба, отверстие которой я успел увидеть, перед тем, как стены провала сомкнулись за моей спиной. И тогда я окончательно понял, где я, и что со мной произошло…

Наверное, я закричал. Путь наверх был отрезан. Труба время от времени вздрагивала, словно кто-то дергал ее в глубине. Потом все стихло. Начал липкой пеленой подползать ужас. Я заново переживал этот день и свое падение в бездну! Еще немного — и я бы сошел с ума! Я вцепился зубами в руку, и подступившая боль отрезвила меня, не дав зациклиться на страшных мыслях. Разом, словно ожидая этой минуты, заныли все остальные, полученные мною на поверхности, раны. Казалось, на теле нет живого места. Я не смог сдержать стона, и он унесся прочь, эхом отдаваясь от влажных, пропахших сыростью стен…