На развалинах третьего рейха, или маятник войны
Шрифт:
Наш полк перелетел на аэродром Тумай, севернее Симферополя. После небольшой передышки снова ежедневно, по нескольку раз в день, вылеты. Я лечу во второй кабине штурмовика командира полка Соколова, который ведет группу. Нашей группе удалось удачно сбросить бомбы, сделать три штурмовых захода на вражеские артиллерийские позиции на Мекензиевых горах и без потерь возвратиться на аэродром. Утром 7 мая полку был зачитан приказ о штурме Севастополя. На боевое задание я вылетел в самолете командира группы штурмана полка Коновалова, опытного, требовательного, прекрасно знающего свое дело, в чем неоднократно убеждались все летавшие с ним, человека. Напросился сам — вместо его заболевшего стрелка. Мы должны нанести удар по артиллерийским позициям
В воздухе нужно всегда быть внимательным. Вылетая на боевые задания в район Севастополя, экипажи наших штурмовиков отмечали все усиливающуюся зенитную оборону противника. Действия его истребительной авиации, базирующейся на последнем аэродроме на мысе Херсонес, затруднены из-за нашего превосходства в воздухе, но, если удается завязать бой в благоприятных условиях, «мессершмитты» атакуют Илы с яростью обреченных. В дни последних боев за Севастополь немецкими истребителями уже командовал ас Германии N 1, командир 9-й особой эскадрильи 52-й истребительной эскадры оберлейтенант Эрих Хартман.
Подходим к Севастополю. Город в дыму пожарищ. Видим очертания береговой линии бухты. Вдали, слева т — Херсонес. Коновалов докладывает по радио на КП генералу Гетьману о готовности группы:
— Я «Стрела-3»! Уточните цель!
— «Стрела-3»! Из района северо-западнее Балаклавы ведут огонь батареи противника. Заставьте их замолчать!
Еще до подхода к Сапун-горе наша группа начала противозенитный маневр. Разрывы зенитных снарядов — со всех сторон. Коновалов умело маневрирует, подсказывает летчикам. Зенитный огонь все плотнее, но мы упорно продвигаемся к цели.
Выглядываю вперед и вижу на земле сполохи залпов зенитных батарей. Впереди виднеется Балаклава. Северо-западнее ее — те самые артиллерийские батареи. Илы снижаются, бьют из пушек, затем пускают реактивные снаряды, с пикирования бросают бомбы. Три батареи замолкают. Потом делаем второй заход. Хотя в воздухе полное наше превосходство и нас старательно прикрывают истребители, я внимательно слежу за обстановкой. И не зря.
Со стороны солнца, с большим превышением над уходящими от Севастополя штурмовиками и истребителями, появились две точки. Солнце бьет в глаза даже через светофильтры очков, но я уже вижу: истребители, и не наши. Вот они перестраиваются и пикируют на нашу группу.
Включаю переговорное устройство, кричу: «Маневр!»
Но Коновалов командует штурмовиками группы и меня не слышит: когда у нас включен передатчик, самолетно-переговорное устройство не работает, такая уж в ту пору у нас была радиотехника. Я включаю световую сигнализацию: на приборной доске летчика мигает красный свет — предупреждение об опасности.
Коновалов не реагирует, и «мессеры» берут наш самолет в «клещи». У меня один выход — уничтожить истребитель, атакующий первым, а затем перенести огонь на второй. Но ничего не выходит: немец грамотно сближается под большим углом, вертикальный угол обстрела моего пулемета не позволяет достать его. И вновь меня спасает солдатская смекалка. Я мгновенно сбрасываю сиденье, становлюсь коленями на дно кабины и доворачиваю ствол пулемета на угол, не предусмотренный тактико-техническими данными Ила. Огонь пока не открываю, надеясь, что немец не поймет моих действий по изменению угла стрельбы. А он, он все так же грамотно, как на тренировке, подходит все ближе. 800 метров, 600, 400… Я прицеливаюсь особо тщательно, так как отчетливо понимаю, что второй очереди не будет. И
Отвлекшись на факел, мы чуть не стали факелом сами. Второй «мессершмитт» приблизился к нам справа и дал очередь. Снаряд попал в антенну, осколки угодили в кабину, но задели на мне только шлемофон. Рванув пулемет влево, я увидел в каких-то ста метрах выходящий из атаки вверх закопченный желтый самолет с черными крестами. Я нажал гашетку и стрелял, пока пулемет не отказал. Меня прижало к пулемету и вытягивало из кабины. Понял, что наш самолет сбит и падает. Нет, хочется жить! Делаю сверхъестественное усилие и хватаюсь обеими руками за турель. Но вот перегрузка уменьшается: Ил переходит в горизонтальный полет.
Хвостовое оперение разбито, в фюзеляже две пробоины, а земля совсем рядом. Командир сидит согнувшись, но самолет пилотирует уверенно. Мотор работает, кажется, нормально. Коновалов оборачивается и я вижу его окровавленное лицо. Он показывает мне большой палец, что означает: самочувствие хорошее, машина в порядке.
Опять хватаюсь за пулемет. Задержка была из-за разрыва гильзы. Устраняю ее и снова — весь внимание. Ил несется низко над землей в сторону моря, к Балаклаве. Других самолетов группы не видно. Затем Коновалов поворачивает на север, прижимается к горной гряде, стараясь незаметно выйти из опасной зоны.
И тут я заметил два «мессершмитта», идущих вдоль берега со стороны мыса Херсонес. Но тут появляются два Яка. Они еще пока далеко! А «мессершмитты» уже перестраиваются для атаки. Я открыл упреждающий огонь по ближайшему из них. Он прекратил атаку и начал набирать высоту, но тут же был настигнут подоспевшим Яком… Так всегда на войне: только что ты был охотником, а через мгновение становишься дичью. Второй «мессершмитт», не пытаясь искушать судьбу, отвернул в сторону и исчез.
Но пока мы отбивались от немецких истребителей на подбитом, плохо слушающемся рулей штурмовике, оказались в ущелье. Положение, надо сказать, было не из приятных… Справа и слева — горы, впереди — тоже гора. Коновалов проявляет редкое летное мастерство: с минимально возможной скоростью набирает высоту и переваливает через вершину горы буквально в нескольких метрах от нее. Затем разворачивается влево, и мы идем курсом на север.
Над нами все время, как бы подбадривая, барражирует пара Яков. Они сопровождают нас до Симферополя и только потом уходят на свой аэродром. Мимо нас пролетают группы самолетов в направлении Севастополя. Плавно снижаясь, летим в направлении своего аэродрома. Коновалов ведет самолет на самом выгодном режиме, бережет горючее.
Наконец ровное, покрытое зеленью поле, землянка командного пункта, радиостанция, на стоянках самолеты. У КП толпятся люди, видна машина с красным крестом. Коновалов выпускает шасси и идет на посадку, но не садится и уходит на второй круг. Вижу запрет посадки: левая часть знака «Т» завернута — не выпускается левое колесо. Коновалов заходит снова и знаками подает мне команду покинуть самолет с парашютом, но я не решаюсь: прыгать с парашютом мне еще не приходилось.
Коновалов показывает, что будет сажать самолет на одно колесо. Я вцепляюсь в борта кабины: если перевернемся, втайне думаю я, то в самолете у меня больше шансов уцелеть.
Но Коновалов и здесь на высоте: самолет, клонясь все больше влево, бежит по земле и, задев консолью крыла за землю уже на безопасной скорости, разворачивается на 180 градусов и останавливается.
Я бросаюсь к кабине летчика. Коновалов устало откидывается к бронеспинке. Ранение оказалось неопасным, но потеря крови сказалась, и он очень ослаб. На «стартере» подъехал командир полка. Коновалов доложил, что группа задание выполнила: батареи противника подавлены. Были атакованы истребителями, сбит один «мессершмитт».