На рубежах южных
Шрифт:
— Нет!
— Приедет, передай, что я был… Завтра уходим…
— Почто же?
— Дальше уйдём. А то, глядишь, на солдат наскочим. Дорога-то проезжая… Так ты скажи своему, воротимся мы к зиме. — Мужчина помолчал. — Пропадут твои ночлежники!
— Как пропадут? — испугалась женщина.
— Так… Не будет толку с их жалоб. На кого они жалиться идут — на господ?
— Должно, так.
— То-то!
— Значит, надо упредить их, пускай не идут дале…
— Не лезь не в своё дело! Молчи да дышь,
Мужчина ушёл, скрылся в темноте. Хозяйка вошла в хату и молча залезла на печь.
Федор тоже прилёг на своё место, рядом с товарищами. На сердце было тревожно.
«А что, коли назад повернуть? — подумал он. — Тутошние люди к Петербургу ближе, лучше и царя знают, — размышлял Федор. — Может, правда всех нас в кайданы закуют? Но и вертаться нельзя, черноморцы на нас надежду имеют…»
Погожим сентябрьским утром к Екатеринодару подходили войска. Наказной атаман вёл на подавление мятежа Вятский и Суздальский полки да конных донцов.
В коляске с Котляревским ехал полковник Михайлов. Тучный, затянутый в мундир, полковник, оттопырив губу, брюзжал:
— Это ваша вина, генерал, что у вас нет порядка. Дождались, что четыре полка с артиллерией против бунтовщиков двинуть пришлось.
— А вы б на моём месте что предприняли, полковник? — раздражённо возразил Котляревский. Он с ненавистью смотрел на тучного полковника и думал: «Москаль проклятый, поучать берётся! Взять бы и вышвырнуть из коляски».
Жаль, сделать этого нельзя…
Михайлов снял с мундира налетевшую серебристую паутинку.
— Нет порядка в войске вашем, генерал. Вот отсюда и все. Жестче надо, генерал, жёстче.
Котляревский промолчал. Он понимал всю тяжесть своего положения. От этого полковника сейчас зависела его судьба. Нажалуйся он в Петербург, и тогда быть грозе…
Наказной атаман оглянулся. Длинной лентой растянулись по степи полки. Поблескивая штыками, по четыре в ряд, шли солдаты. За ними ехали чубатые донцы. Покачивался лес пик. Стороной двигались батареи. Сильные лошади тащили пушки, зарядные ящики.
Полковник не успокаивался:
— Ишь, мыслимо ли, какую силу-то и против кого? Против скопища бунтовщиков!
«Жирная свинья, — думал Котляревский, — тебе ли не знать, что от этого скопища бежали вятцы, а каких-то три десятка дней тому назад только малая часть этого скопища трепала твоих суздальцев!»
— Виделись ли вы, генерал, с полковником Пузыревским?
— Да! Он заезжал ко мне… Ему удалось войти в доверие к бунтовщикам и услать в Петербург всех вожаков. Только один ушёл. Тот, который осмелился напасть на суздальцев, — незаметно кольнул Михайлова Котляревский.
Делая вид, что не понял намёка, Михайлов спросил:
— А многих он увёл с собой?
— Да сотни три, говорят.
— Гм!
— Говорят, в низовья… В плавни.
Вдали все яснее обрисовывался вал Екатеринодарской крепости, дубовые леса над Карасуном.
— Послушайте, полковник! Только действуйте быстро, без жалости. Не дайте им уйти в крепость. А укроются в крепости, выбить их оттуда будет трудно.
— Послушай, голубчик, — полковник тронул казака–ездового за плечо, — сверни-ка в сторону.
Коляска, съехав с дороги, остановилась, пропуская полки.
— Так вы, генерал, говорите, что бунтовщики остались без вожаков?
— Да!
— Хорошо… Поручик! — крикнул полковник.
К коляске подскакал молодой поручик, лихо осадил танцующего жеребца.
— Передайте мой приказ: пехоте развернуться и оцепить лагерь бунтовщиков. Донцам рысью выйти вон туда, чтоб отрезать дорогу в крепость. — Михайлов указал на опушку дубового леса. — Пушки направить на бунтовщиков!
Отдав приказ, полковник откинулся на подушки.
Запели трубы. По колонне передавали команду. Полки перестраивались, занимая исходные позиции. Видно стало, как в лагере повстанцев забегали, засуетились. Часть казаков устремилась в крепость, но дорогу им уже преградили донцы.
Загрохотали пушки, засвистела картечь. Казаки заметались по лагерю.
— Так, так, — потирая руки шептал Котляревский.
— Поручик! — снова позвал полковник. — Поезжайте и прикажите бунтовщикам сложить оружие!
Манерно подскакивая в седле, поручик поскакал к лагерю. Вскоре он вернулся:
— Оружие сложить отказались, ваше превосходительство!
— Пушки! — рявкнул Михайлов.
Обстрел убил в казаках страх и пробудил ожесточение.
Пушки умолкли минут через десять.
— Донцов в атаку! — приказал Михайлов.
Пригнувшись к косматым гривам, донцы развернулись лавой и, выставив пики, помчались на казацкий стан.
Земля дрожала от конского топота. Но вдруг из-за возов раздался дружный казачий залп, вырвавший из сёдел многих всадников. Залп повторился. Донцы смешались, поворотили коней, поскакали назад.
— Позор! — Михайлов покраснел от гнева. Выскочил из экипажа, затопал, ногами. — Пушки! Пушки!..
Котляревский со злорадством смотрел на бесновавшегося полковника.
«Что, выкусил! — думал он, испытывая сейчас странное благоволение к бунтовщикам. — Это тебе не безоружные мужики! Это — казаки–черноморцы».
Вновь загрохотала артиллерия. Ядра падали в казачьем лагере, визжала картечь.
Наконец полковник махнул рукой.
— Прекратить!
И к повстанцам опять поскакал поручик. В ожидании его возвращения Михайлов нетерпеливо выстукивал ножнами шашки по коляске. Поручик скоро вернулся с ответом.