На руинах Эдема[СИ]

Баюн Лис

— Хорошо, но процессом руководишь ты.

— Не бойся, ничего серьезного я тебе все равно не доверю! — рассмеялась она, и я почувствовала, как теплеет на душе.

— Нарежешь, только помельче, — указала Тамара на крупный кусок сырого мяса. Я поморщилась: это напомнило мне о временах, когда мы с Кайлом охотились в подземельях… Не хотелось сейчас вспоминать о нем и прошлом. Но отказываться было глупо и некрасиво; скрипнув зубами, я взялась за дело.

Пока возилась с мясом, Тома легким ветерком носилась по кухне, успевая и там

и тут: помешать, добавить немного того или щепотку этого… Никогда не понимала, но, похоже, ей действительно нравилось это занятие. В любом случае, лучше пусть она возится на кухне, чем последует по моим стопам и станет Гонцом.

Из-за работающей печи в комнате вскоре стало жарко, я то и дело оттирала лоб тыльной стороной ладони, а Тамара уже не казалась такой же бодрой. Она взяла с полки жестяную кружку и набрала в нее воды из крана.

— Попьешь, дашь мне тоже, — бросив взгляд через плечо, попросила я и вернулась к своему однообразному и утомительному занятию.

— Угу, — донеслось до меня. Вдруг Тамара закашлялась, наверное, поперхнувшись водой. Секунд через тридцать, в течение которых кашель не прекращался, я встревожилась.

— Эй, тебе помочь… — начала я. Но тут стало очень тихо, только бульканье еды и гудение огня звучали вокруг. Потом раздался металлический звон. Я обернулась, чувствуя, как странная медлительность сковывает все мои движения — будто я угодила в густой липкий студень.

Напротив, одной рукой опираясь на стол, стояла Тамара. Лицо отливало какой-то нездоровой синевой, другой рукой она хватала себя за горло, а рот был жалобно приоткрыт… У ног, в лужице воды, валялась кружка.

— Тома! — взвизгнула я и кинулась к ней. Успела как раз, чтобы подхватить оседающее тело, прежде чем она упала.

— Тома, Томочка… — лихорадочно шептала я, глядя на широко распахнутые, полные слез глаза, на ее попытки втянуть воздух… Боже, она как будто задыхалась! Но от чего!?

Я не знала, как бросить ее в таком состоянии, но нужно было бежать за помощью… за Джози… за кем-то еще. Отчаянная паника мешала здраво мыслить. Я не успела ничего решить… Даже если бы оставалась хладнокровной и собранной — все равно, не успела бы…

Дернувшись еще раз, сестра изогнулась у меня на руках, хрипло вскрикнула… и затихла…

Я не могла в это поверить. Принялась судорожно прижимать руки к ее груди, шее, запястьям… пыталась нащупать хотя бы слабенький пульс. Ничего. В моих руках оказалась неживая кукла, а не сестра.

Что-то горячее заструилось по щекам, несколько капель упало на платье Тамары, расползаясь темными влажными пятнами. Но я не плакала… Я отчаянно выла, захлебываясь рыданиями и все еще не в состоянии принять…

А вокруг все продолжали спать. Я осталась одна во вселенной, одна с трупом сестры и со своим горем.

Глава 3

Наше братство без клятв, а в родство не загонишь и силой.

Под похмельное

утро все спят, не сойти бы с ума.

И к войне или миру, но строй пахнет братской могилой.

Одному — долгий путь, тяжкий посох, пустая сума.

Сплин «Бездыханная легкость».

Сколько я просидела так, баюкая мертвую сестру и завывая — то с душераздирающей громкостью, то еле-еле слышно? Минуты, часы, дни или годы? Знаю лишь, что для меня это был самый настоящий ад. А в аду не существует времени — только вечность боли и страданий.

Через какой-то туман помню, как меня оттаскивали от Тамары, как пытались о чем-то спрашивать… Я не рыдала уже, но и ответить не могла. В голове пульсировало: «это не со мной, это не с нами происходит…» За эту одновременно и спасительную и губительную мысль я цеплялась с отчаянием утопающего. Никогда еще безумие не оказывалось так близко: я чувствовала его опьяняюще-сладкое дыхание возле лица… Оно обещало: боли больше не будет, только отдайся в мои объятия… Насколько проще было бы сойти с ума или умереть!

Я почти что была готова к этому. Я стояла перед самой бездной, глядела в ее черное чрево, мечтала сделать шаг и раствориться там, в ничто… Странно, какая мелочь смогла удержать меня и вернуть к реальности. Какая-то женщина (в тот момент я так и не смогла связать ее лицо с каким-нибудь из имен, знакомых мне), склонившись над Тамарой, произнесла:

— Теперь девочка в лучшем мире… — и принялась шептать какую-то молитву, что-то о «рабе божьей» и «агнцах» и о «милости Господней»…

Обжигающей волной во мне начала подниматься ярость.

— Кому вы молитесь?! — закричала я, — Никто не слышит ваших молитв, а если и слышит, то ему плевать!

— Мы все понимаем, что ты расстроена, Тереза, но побойся бога… — растеряно начала женщина… Хелен. Так ее звали.

— А я не буду бояться, — устало сказала я, чувствуя, как огненный гнев оставляет за собой только бессильный пепел. — Им уже нечем меня напугать… нечего отнять…

Под хор из шепотков — осуждающих и сочувствующих — я на дрожащих ногах отправилась прочь из этого места. Во рту стоял металлический привкус… Кажется, я прикусила губу, вот только боли совсем не чувствовала. Наверное, подойди кто-то и сломай мне руку — я и не заметила бы и продолжила брести, опустив голову и не видя ничего, кроме бледного неживого лица сестры…

Полная анестезия. Нет боли. Нет ярости. Только пустота и обреченное понимание: я уже не живая.

Я не могла и не хотела бороться — да и какой в этом был смысл?

Против тех, кто, вероятно, ровесники самой Вечности?.. Не знаю, чем я не угодила им… Нескрываемым призрением к вере в кого-то, кроме себя и близких? Крамольными мыслями? Или желанием докопаться до истины? А, может, просто попала под раздачу в странной игре Богов?

Какая разница теперь…

Когда я сломлена окончательно…