На руинах «Колдовства»
Шрифт:
Жаль, что сестры не было. Было бы легче задать вопросы Тони, а не матери.
Ароматный вечерний воздух вливался в комнату через высокие открытые окна, выходившие на галерею. Неожиданно раздались суматошные звуки: лай собак, крики мужчин и топот лошадиных копыт на подъездной аллее. Пламя свечей на столе заколыхалось. Все перестали есть и прислушались.
Лошади не остановились у дома, а проскакали дальше по аллее к жилищам рабов. Собаки лаяли и выли, истерично визжа, когда пугающий
Джеф Арчер отложил вилку и посмотрел на сына. Алекс встал, бросив салфетку на стол, и последовал за отцом из комнаты.
Минуту спустя со своего места в дальнем конце стола Симона увидела, как они остановились у парадной двери у стойки с оружием и взяли винтовки. Симона вопросительно посмотрела на мать и заметила в глазах Мелодии отражение собственной тревоги.
Симона встала:
— Оставайтесь с гостями, маман…
— Ерунда, мадемуазель! — вмешался свекор Тони, вытирая рот и приподнимаясь, но Симона сказала:
— Пожалуйста, оставайтесь с дамами и заканчивайте обед, месье Робишо. Я выясню, что случилось.
Не обращая внимания на неодобрительные взгляды, она быстро прошла через вестибюль на заднюю галерею, с которой только что сошли отец и брат. Повариха и ее помощники стояли во дворе, таращась вслед мчащимся галопом всадникам.
— Возвращайтесь на кухню! Продолжайте обслуживать мадам и гостей, — приказала Симона.
— Да, мамзель, — покорно ответили они, все еще глядя вслед незваным всадникам.
Луна поднималась, отбрасывая длинную желтую дорожку на аллею, ведущую мимо молчаливой темной сахарной мельницы к хижинам рабов. Всадники остановились возле первой хижины, где жил Оюма. Пожилой надсмотрщик с достоинством стоял на их пути, его белые волосы сияли в лунном свете, рубашка была расстегнута. Джеф и Алекс виднелись двумя бегущими к этой группе тенями.
Оюма что-то сказал. Симона была слишком далеко, чтобы расслышать, и ведущий всадник завопил:
— Это нехорошо, старик.
К своему ужасу, Симона узнала надсмотрщика месье Бруно.
— Я не позволю обыскивать хижины моих рабочих, Пикенз, — сказал Оюма. — Если беглянка прячется здесь, я скоро узнаю. Я сообщу вам завтра.
— Я посмотрю сам. Прочь с дороги!
Пикенз послал лошадь вперед и поднял хлыст, но Оюма не шевельнулся. Джеф закричал:
— Стойте! Что здесь происходит?
Хлыст надсмотрщика просвистел в воздухе, ударив Оюму по лбу прямо под белыми волосами. Кровь полилась на глаза из открывшейся раны. Оюма медленно опустился на колени.
— Ты, ублюдок, — закричал отец Симоны. Он поднял ружье и выстрелил над головой Пикенза.
Испуганные лошади встали на дыбы, и все три всадника, с трудом сдержав их, повернулись
— Эй, не стреляйте, мистер Арчер! — крикнул Пикенз. — Мы ищем беглянку из Бельфлера, ее след привел сюда. Она пряталась в старом особняке.
Она? Сердце Симоны как будто перестало биться. Они были в старом особняке! Что они нашли? Что случилось с девушкой и красавцем октороном, ее защитником?
— Как вы смеете хлестать моего надсмотрщика? Убирайтесь с моей земли! Немедленно!
Симона никогда не видела отца в таком бешенстве. Он широким шагом прошел мимо всадников и склонился над Оюмой. Лошадь Пикенза попятилась от его дымящегося ружья.
Алекс нацелил свое заряженное ружье на незваных гостей и спросил:
— Женщина-рабыня? Мне казалось, что месье Бруно потерял мужчину.
— Сбежали двое. Мы взяли ее след у пристани с этой стороны озера.
— Откуда вы знаете, что она была в старом доме?
— Повсюду в пыли следы. Кто-то прятался там. Но собаки потеряли след, когда нашли остатки еды на передней галерее.
Алекс коротко рассмеялся:
— Очевидно, собаки нашли крошки, которые мы с женой оставили белкам.
У Симоны закружилась голова. Когда Алекс и Орелия гуляли там?
Ее отец все еще был в ярости.
— Если вы сделаете что-нибудь подобное снова, я буду стрелять без предупреждения. Если вам что-то понадобится здесь, вы сначала придете ко мне. Ясно?
— Да, сэр, — сказал Пикенз со злобной гримасой.
— Я сам объясню это вашему хозяину.
Пикенз кивнул своим приятелям. Симона стояла в стороне, пока они не проскакали мимо, затем подбежала к Оюме, которого поддерживал отец. Старик все еще стоял на коленях, оглушенный и окровавленный. Кости черепа виднелись через глубокую рану.
Алекс оттолкнул Симону и вместе с отцом дотащил Оюму до задней галереи. Они уложили его на длинный стол, обычно используемый для обедов на свежем воздухе.
— Приведи маман, — сказал Джеф Симоне, — и принеси ткань для бинтов.
5
Месье и мадам Робишо тактично удалились в спальню после того, как их уверили, что незваные гости оставили усадьбу, а Оюма выздоровеет. Седовласый надсмотрщик, рану которого зашили и перевязали, получил дозу настойки опия и был отнесен в хижину. С ним оставили одного из молодых рабов, который должен бы поднять тревогу, если Оюме станет плохо.
Симона отнесла свечу наверх и нашла в своей спальне Ханну, ожидавшую ее, чтобы расчесать ей волосы. Жалюзи были открыты, и ночной ветер вздымал прозрачные занавеси. Свежая ночная рубашка лежала на кровати.