На руинах «Колдовства»
Шрифт:
Симона тихо произнесла:
— Милу? С тобой все в порядке?
Она прислушалась, но услышала только тихий шелест, который могла произвести и крыса, привлеченная запахом сыра.
— Я принесла тебе еду, Милу. Не бойся. Я пришла одна.
Ответа не было, но впечатление Симоны, что она не одна, усилилось. Она не могла винить эту девушку за недоверие.
— Месье Пикенз и его друзья покинули плантацию. Ты, наверное, замерзла и проголодалась. Я принесла одеяло, полотенце и мыло, чтобы ты смогла вымыться.
Теперь она услышала
— О, мамзель!
Девушка, крадучись, вышла из тени, крошечная, промокшая насквозь фигурка, дрожащая от холода. С волос текла вода.
— Милу! — воскликнула Симона. — Что с тобой случилось?
— Я спряталась в бочке для дождевой воды, — сказала рыдающая девушка. — Я боялась вылезти. Собаки…
— Так вот как ты их сбила со следа, — тихо засмеялась Симона. — Ты умная девушка.
А крошки, которые Алекс и Орелия оставили белкам, без сомнения, помогли отвлечь собак.
— Вот, — сказала Симона, протягивая полотенце. — Вытрись и завернись в одеяло, пока не простудилась.
— Да, спасибо, мамзель.
Симона следила, как рабыня выскользнула из мокрой одежды и яростно растерлась насухо. В лунном свете ее темно-коричневая кожа светилась здоровьем, груди были твердыми и полными, беременность почти не видна. «Она прекрасна», — подумала Симона и вспомнила об Аристе, смотревшем на то, что сейчас видит она. Ей стало трудно дышать, как будто тяжесть навалилась ей на сердце.
Милу перестала тереть мокрые волосы — они встали вокруг ее лица черным ореолом — и нерешительно смотрела на Симону.
— Мамзель?
Симона осознала, что пристально разглядывает девушку.
— Я пыталась представить, почему месье Бруно хочет сохранить тебя для себя.
— О нет, мамзель! — сказала удивленная Милу. — Это господин Резаный хочет меня! Он настоящий дьявол, мамзель.
— Но ты сказала, что месье Бруно отказался продать тебя.
— Хозяин сказал, что не продаст меня северянину.
Симона коротко рассмеялась.
— Да, мамзель, — настойчиво продолжала Милу. — Хозяин ругает его, говорит, что не верит ему и не знает, что станет со мной, если он меня отпустит. Но мой мужчина — христианин, мамзель, хороший мужчина. — Ее темное лицо неожиданно так засияло, что у Симоны перехватило дыхание. — Он говорит, что никто: мужчина, женщина или ребенок — не должен быть рабом!
— Но он предложил купить тебя!
— Нет! Только мою свободу, — с достоинством сказала Милу. — Он говорил, что хочет жениться на мне по-настоящему и мечтает иметь нашего ребенка.
Симона неожиданно растрогалась. Эта девушка явно глубоко любит отца своего ребенка. Но опасности, ожидающие ее и Чичеро Латура до того, как она обретет свою свободу и мужчину, которого любит, почти непреодолимы.
Сердце Симоны как будто замерло, когда она услышала, что Милу бежала не от Ариста, а от Пикенза, и ее охватила паника. Если Арист не типичный плантатор, не такой человек,
Она не сможет справиться с последствиями.
Девушка говорила себе, что история Милу ничего не доказывает. И Арист мог бы избежать всей этой ситуации, если бы согласился взять деньги и вернуть девушке свободу. Он заслужил свою потерю.
Что-то сильное и чувственное в Симоне, та же самая часть ее существа, которая любила верховую езду с бешеной скоростью, подстрекала ее присоединиться к крестовому походу свободного цветного и спасти эту девушку от надсмотрщика, несмотря на риск. Она понимала, что сделает то, что ее друзья и семья признают предательством. Но ее отношение к рабам и всему рабству немного изменилось.
Не то чтобы она стала аболиционисткой, одной из тех, кого ненавидели, кто настаивал, чтобы Юг освободил всех рабов. Это чистое безумие. Просто, встретившись с Чичеро и испытав влияние его личности, увидев сияние любви Милу, она посмотрела на цветных людей другими глазами.
— Я принесу еще хлеба и сыра, — пообещала она.
Это будет нетрудно. Она могла с одинаковым успехом тренировать лошадей в любом месте, а на кухне знали, что она часто берет с собой еду по утрам. Всего несколько дней, а потом Чичеро заберет Милу.
Симона повернулась уходить, затем вдруг обернулась с вопросом, который не пришел бы ей в голову всего неделю назад:
— Ты любишь сыр, Милу?
Девушка застенчиво улыбнулась:
— Спасибо, мамзель, да.
— А пока смотри, чтобы тебя никто не заметил.
— Да, мамзель.
Симона поскакала в Беллемонт, думая, что если эта девушка сообразила забраться в бочку, чтобы спрятаться от Пикенза, то сможет остаться незамеченной, пока нелегальный школьный учитель — разве не противозаконно учить цветных детей читать? — не заберет ее.
Пикенз не вернется с собаками, и она сомневалась, что Оюма использует собак, если пойдет искать беглянку. Он никогда так не делал.
Симона поставила лошадь в конюшню и украдкой вернулась в свою комнату, никого не разбудив. Теперь она знала, что заснет. И она никому ничего не скажет о сбежавшей девушке.
6
Ее дом не был таким большим и шикарным, как Беллемонт, но Тони Робишо любила его. «Замечательное место, чтобы растить детей», — думала Тони, сидя на галерее первого этажа с вышиванием и наблюдая за Джеффи и маленькой Элинор, играющими в таинственные «салки» с двумя маленькими негритятами и Сьель, их няней-подростком. Они пронзительно кричали друг на друга и без устали бегали по траве между домом и амбровым деревом, а также под домом вокруг каменных опор.