На руинах «Колдовства»
Шрифт:
— О, она успокоится, — сказал Пикенз.
— Так вы говорили с ней? — спросил Арист, так как обычно домашними слугами управляла Марта. Пикенз не имел к ним никакого отношения. — Она не рассказывала, почему у нее этот шрам на лбу?
— Рассказывала, — ответил Пикенз. — Это клеймо ее старого хозяина.
— Что?
Они уже были у конюшни. Арист спешился и недоверчиво смотрел на надсмотрщика. Он знал, что некоторые плантаторы наказывают беглецов, клеймя их буквой «б», и считал это варварством, но у девушки
— Да, — сказал Пикенз, вручая поводья груму. — Ее бывший владелец растит рабов для продажи на Юг. Этот шрам — его инициал. Ее клеймили, когда ей исполнилось пять лет.
— Господи милосердный! — Ариста затошнило. Каким же чудовищем должен быть человек, сделавший это с ребенком, неважно какого цвета!
Пикенз ухмылялся. Когда грум с лошадьми исчез в конюшне, он понизил голос и сказал:
— У нее есть еще один шрам, между ног.
Арист замер. Он снова увидел вспышку страха в глазах Салли при виде их, снова услышал ее непроницаемые «Да, сэр», которыми она уклонялась от его вопросов.
— И как вы это узнали? — спросил он так тихо, что Пикенз не заметил гнева в его голосе.
Надсмотрщик пожал плечами и засмеялся. На его лице появилось похотливое выражение, и он произнес с намеком, как «мужчина-мужчине».
— Вы понимаете, не так ли?
Арист пришел в ярость, его рука сжалась на рукоятке хлыста. Частички мозаики встали на место. Он понял, почему Пикенз нарушил границы Беллемонта в поисках сбежавшей Милу, когда решил, что она прячется в старом доме Роже. У него был личный интерес.
Не повышая голоса, Арист сказал:
— Иди к себе и собери свои вещи.
На безобразном лице Пикенза появилось искреннее удивление.
— Что?
— Не удивительно, что Салли онемела от страха. Ты использовал ее, не так ли?
Арист не мог сдерживать ярость. Он снова вспомнил обвинения Симоны, уверенной, что Милу убежала от его жестокости. А это был Пикенз. Все это время Пикенз пользовался молодыми рабынями, которые не осмеливались сопротивляться ему.
— Ты использовал и Милу? Неудивительно, что она сбежала.
— Минуточку, мистер Бруно! Ее ублюдок — не мой. Это тот бледный трусливый механик бросил свое семя. Она убежала с ним. Я уверен в этом!
Рука Ариста еще крепче сжала хлыст.
— И ты погнался за ней не ради меня, а потому, что она сбежала от тебя? Собирайся, Пикенз. Ты уволен.
— Вы увольняете меня? — Неверие надсмотрщика было почти комичным.
— Да.
— Вы не можете меня уволить, — злобно сказал Пикенз, — потому что вы ни черта не знаете о своей плантации. Я управлял ею после смерти вашего отца. Вы не сможете обойтись без меня.
— Еще как смогу!
Пикенз приблизился:
— И кто выведет ваших рабов по утрам, а? Кто не даст им валяться под деревом целый день, пока вы гоняетесь за хорошенькими щеголихами
Арист дерзко задрал подбородок, чуть не коснувшись лица Пикенза:
— Я здесь решаю, что могу себе позволить. Чтобы к вечеру тебя не было на плантации.
Он отвернулся и пошел прочь, рассекая хлыстом воздух. Ему пришлось использовать всю свою силу воли, чтобы не ударить Пикенза.
Но его не оставляла мысль о собственной роли в исчезновении Милу. Он вспомнил серьезного молодого немца, который пришел к нему с предложением купить рабыню, чтобы освободить ее. Когда Арист спросил почему, тот сказал на своем ломаном английском, что хочет жениться на ней. Арист решил, что он лжет, что он просто ублюдок, которому черная женщина в новинку.
— Вы не сможете этого сделать, — объяснял он механику. — Даже на Севере вы не сможете жениться на ней.
— Тогда я увезу ее в Германию.
Предложение было настолько возмутительным, что Арист не задумался над ним серьезно, а просто обругал немца и сказал, что рабыня не продается. Теперь, узнав от Пикенза, что девушка беременна, он подумал, что, возможно, механик действительно хотел узаконить своего ребенка, какого бы цвета он ни был.
Что случилось с Милу? Почему Симона решила, что это он досаждал девушке? Она что-то говорила о сплетнях среди слуг. Знала ли она, что Милу беременна? Поэтому ли она бросила ему в лицо эти слова о гусаке и гусыне? Он опять вспомнил о Чичеро, и бешенство стерло все его вопросы.
Он шел, заставляя себя думать о крепкой выпивке, о ленче, о том, что надо переодеться. Вернувшись в дом, он узнал, что Элен уехала в Новый Орлеан.
22
— Теперь можешь войти, — сказала Мелодия, открывая Симоне дверь.
Симона увидела Орелию, сидевшую, опершись о подушки, с будущим наследником Беллемонта в руках, и Алекса рядом с кроватью, с любовью глядящего на них. Орелия родила Алексу сына в ранние утренние часы второго дня Нового года.
Симона с Алексом нервно ходили по вестибюлю, поглощая крепкий черный кофе, пока акушерка не сообщила, что родился чудесный здоровый мальчик и роды прошли сравнительно легко. Вид Орелии подтверждал это: она выглядела восхитительно счастливой и только чуть-чуть усталой.
— Симона, это твой племянник — Жан-Луи Наполеон Роже Арчер, — гордо сказала Орелия.
— Такое тяжелое имя для такого крошки? — поддразнила Симона.
— Он не крошка, — запротестовал Алекс. — Посмотри на него. У него больше волос, чем у меня.