На сердце без тебя метель...
Шрифт:
Страх за крушение единственной надежды. Опасение перед будущим, которое ждало ее, если замысел воплотится в жизнь. Странные чувства к человеку, с которым она будет связана на некоторое время помимо своего желания.
Боялась ли она графа как того, кто может причинить ей вред, разрушить ее жизнь? Скорее нет, чем да. Лиза боялась того огня, что горячил ей кровь, едва она вспоминала, как он лежал на ней. И как она хотела тогда, чтобы его губы коснулись ее рта. И руки Александра. Она до сих пор ощущала их силу на своих плечах. И помимо воли в голову закрадывалась предательская мысль
В тот день ничего не случилось. Как и в день после. Ни малейшего знака внимания со стороны хозяина Заозерного, даже не прислал человека передать свои сожаления о нездоровье гостьи. Софья Петровна исправно спускалась ко всем трапезам, несмотря на неудобства, и провела вечер в салоне вместе с несколькими гостями охоты, что задержались в имении. И каждый раз возвращалась раздосадованная и не понимающая, что происходит. Ведь Дмитриевский снова затворился в своих покоях, замкнувшись в столь лелеемом им одиночестве.
— Быть может, это оттого, что mademoiselle Зубова отбыла? — размышляла она вслух перед зеркалом, когда перед сном, по обыкновению, искала на лице новые следы своего возраста. Но тут же качала головой: — Du kriegst die Motten![124] Но тогда отчего?.. Где же промах?
А Лиза не понимала — то ли радоваться происходящему, то ли злиться на Александра за его пренебрежение к ней, за его равнодушие. И за то, что ни малейших мук совести не испытывал оттого, как поступил с ней тогда, на охоте. Пусть она и сама была виной тому.
Третий же день все переменил. Когда в комнату зашел лакей, несущий в руках маленький комок, так и норовящий выскользнуть из его ладоней.
— O grosser Gott! Что это? — удивленно воскликнула Софья Петровна, приподнимаясь на канапе.
Второй лакей шагнул из-за спины первого, державшего щенка в руках, и подал ей послание, которое она тут же развернула.
— Его сиятельство шлет вам в дар это существо, ma ch`ere, — она с трудом скрывала удивление и некоторую брезгливость, когда взглянула на Лизу, сидящую у окна с книгой. — Подумать только!
— Madam mere? — вопросительно произнесла та, ожидая, пока Софья Петровна примет решение. Лиза знала, что мать не выносит собак, опасаясь их острых зубов. И что в ней сейчас идет борьба между собственной неприязнью к щенку, пониманием неприличия подарка и возможностью сделать очередной шаг на пути к их цели.
— Это совершеннейшим образом неприемлемо! — Софья Петровна явно колебалась, не зная, как поступить. Внезапно собака вырвалась на свободу из рук лакея и побежала в сторону Лизы под громкий визг мадам Вдовиной и Ирины. Девушка поднялась с места и сумела схватить щенка прежде, чем тот ускользнул от ее рук.
Он был таким теплым и полным жизни. Лиза чувствовала, как бешено бьется сердечко под ее пальцами, и с каждым его биением в ней что-то просыпалось. И она улыбнулась восторгу щенка, с которым тот завилял хвостиком. Улыбнулась открыто и радостно, как давно уже не улыбалась.
— D’accord, — смирилась Софья Петровна, видя радость
Лиза сперва не слышала Софью Петровну, со смехом наблюдая, как щенок бегает по комнате, то и дело пробуя запрыгнуть на канапе к мадам Вдовиной, но всякий раз падая на ковер. Это был тот самый малыш, которого Дмитриевский показал ей когда-то на псарне. Трудно было не узнать знакомый окрас и своеобразный узор из пятен на его теле.
— Извольте прочесть, — Софья Петровна с минуту трясла запиской, что получила от хозяина усадьбы. — Надобно подумать над ответом…
Знакомый резкий почерк, под стать нраву его обладателя. Лиза с трудом удержалась, чтобы не провести пальцем по этим строкам, представляя, как Александр пишет их, сидя за столом в библиотеке. Вряд ли они несли в себе некий скрытый смысл. Но Лиза прочитала записку несколько раз, прежде чем подняла взгляд на внимательно наблюдающую за животным Софью Петровну.
«Мне весьма жаль, что охота не доставила mademoiselle Вдовиной должного удовольствия. Вдвойне сожалею, что гон стал причиной ее недомогания. От души надеюсь, что мой подарок сумеет сгладить впечатление от тех неприятностей, что mademoiselle повстречала в моем имении, а также скрасить ее вынужденное одиночество. Смиренно прошу принять это существо».
Радость, с которой Лиза поначалу встретила записку, куда-то испарилась уже после третьего прочтения. Чем больше она вчитывалась в эти строки, тем больше отчего-то злилась на адресата. Она не увидела ни раскаяния, ни тем паче извинений за свое поведение. А в словах «вынужденное одиночество» и вовсе чудилась скрытая насмешка, словно Дмитриевский прекрасно понимал причины ее затворничества.
— Дар принят, madam mere? — холоднее, чем хотела бы, спросила Лиза, чувствуя, как гаснет восторг. Даже касание мокрого носа щенка, которым тот ткнулся ей в ладонь, не воскресило его.
— Это не цветы и не корзина фруктов, что полагается при такой оказии, но разве наш Аид не слывет excentrique[125]? — пожала плечами Софья Петровна. — Коли желаете принять, я неволить не стану. Тем паче, полагаю, это из его псарен… а собаки нынче в цене…
Лиза написала в ответ всего одну фразу, прекрасно зная, что та станет очередным уколом в сторону графа. И видит бог, ей действительно хотелось уколоть его.
— «Je vous remercie de votre bonte»[126]. Доброту? — фыркнула Софья Петровна, понимая, как забавно звучит это слово по отношению к адресату записки. — И все? Я удивлена, ma ch`ere… вы делаете успехи. Froideur![127] Вот ваш козырь к числу тех, что подарила вам природа… Постарайтесь подолее удержать эту маску. Помните о танце. Шаг назад, шаг вперед.
Лиза помнила. Именно о танце она думала, когда Софья Петровна удалилась к ужину тем же вечером. О том самом странном танце, что видела во сне в ночь после новогоднего бала. Горящий взгляд, сопровождающий каждое движение. Сильные руки на ее теле, где преградой служило лишь тонкое полотно сорочки…