На службе Отечеству
Шрифт:
Оставшиеся в живых мелкими, разрозненными группами стремились уйти в тыл. Наступал момент для нашей атаки. По телефону связался с 3-м батальоном. Трубку взял адъютант старший батальона Гудашников.
– Иван Васильевич, как прошло крещение?
– Нормально. До роты немцев положили. Теперь вот сами готовимся в гости к противнику. Сабантуй начинаем по вашему сигналу.
Иван Васильевич Гудашников, невысокого роста, с густой шапкой иссиня-черных волос, слыл в полку инициативным офицером. Правда, за излишнюю расторопность ему иногда доставалось, но кто не ошибается, если,
О готовности к атаке известил меня и адъютант старший 1-го батальона.
Информация о подготовке и ходе выполнения боевых задач в полку была поставлена неплохо. Майоры Павлюк, Модин требовали от нас, комбатов, не только точных и своевременных докладов им, но и информирования соседей, командиров приданных и поддерживающих подразделений. Это и верно: знать, как идут дела у выполняющих вместе с тобой задачу людей, командиру необходимо. Этого требует устав. Но к сожалению, в ходе боевых действий кое-кто из офицеров об этом забывал, что иногда приводило к нежелательным последствиям. Мы старались не повторять ошибок. Это, на мой взгляд, и являлось залогом наших успехов в последних боях.
По отступающим немцам били полковые артиллерийская и минометная батареи. Батальонные минометчики сосредоточили свой огонь на первой траншее противника. Объективами бинокля веду по инженерным сооружениям врага, но тут слышится голос телефониста:
– Товарищ капитан, Первый на проводе. Взял трубку:
– Слушаю вас.
– Пора, - произнес Павлюк.
Я махнул рукой капитану Бухарину. Ракеты расчертили небо. Видно было, как бойцы выскакивали из укрытий и с оружием наперевес быстро шли вперед. Метров через двадцать - тридцать цепь выровнялась, четко обозначились роты, на стыке которых перебежками перемещались пулеметные расчеты.
– Пошли-поехали, - выдохнул с облегчением капитан Пресняков.
В это время упал один, за ним - второй, третий боец. Бросил взгляд вперед, стало ясно: фашистские пулеметы нам не удалось полностью подавить. В воздухе проскрежетали залпы немецких шестиствольных минометов. Разрывы вспороли землю и вырвали из цепи несколько человек. В создавшейся ситуации выход был один - броском вперед выскочить из-под огня. Бойцы рванулись вперед, но тут навстречу цепи хлестанули пулеметные и автоматные очереди. Фашисты вели огонь с правого фланга и с высоты 131,4, предварительно положив перед этим на землю роты нашего 3-го батальона. Подтверждались слова капитана Преснякова об этой высотке.
Почти рядом с нашим левым флангом залегла цепь 1-го батальона. Недалеко продвинулись вперед и подразделения 862-го стрелкового полка майора Василия Кожевникова. Они были прижаты к земле кинжальным огнем противника с высоты слева и дотов со стороны деревни Доротка.
Несмотря на наши попытки, поднять людей не удавалось. Атака захлебнулась. Батальоны несли потери. В этом критическом положении нужно было думать о том, как лучше сохранить личный состав, однако штабы полка
– Алтунин, что ты там застрял?!
– начал на резких тонах разговор по телефону майор Павлюк.
– Ближе других к Халупам. Осталось сделать еще рывок, и ты там.
– И после паузы: - Труса твои орлы там не празднуют?
Это вытерпеть было уже трудно.
– Ничего не празднуют. Головы нельзя поднять. Людей гробим. Подавите противника на высоте справа.
– Там красовцы атакуют.
– Лежат под высотой красовцы!
В это время в трубке послышался голос начальника штаба дивизии:
– Что же, по-вашему, капитан Алтунин, можно предпринять в данной ситуации?
Федор Федорович Абашев спросил, как всегда, ровным голосом.
– Отвести людей, товарищ подполковник. Подавить противника огнем артиллерии, потом снова атаковать.
Я понимал, что своим предложением навлекаю на себя неудовольствие, а то и гнев начальства. Есть приказ. Лесные Халупы должны быть взяты. В этом направлении, и только в этом, обязаны мыслить все, от солдата до командира дивизии, и искать варианты, как лучше справиться с поставленной задачей. О том, что мы приступили к расширению плацдарма, знают не только в штабе корпуса, армии, но и, наверно, во фронтовом аппарате. От нас ждут хороших вестей, какой бы ценой успех ни был достигнут. А тут предлагается вернуться в исходное положение! И все-таки я решился.
Поднять роты под кинжальным огнем противника, когда они залегли и бойцы отыскали себе хоть какие-то относительные укрытия, трудно - слишком велика притягательная сила матушки-земли, - но можно. В крайнем случае придется обратиться к коммунистам. Они, как было не раз, встанут. За ними поднимутся и остальные. А дальше? Война без жертв немыслима - это истина. Но вести людей на бесполезную гибель никому не позволено... Тем более в сложившейся у нас обстановке, когда фашисты уже пришли в себя, сориентировались и только того и ждут, чтобы расстрелять цепи в упор.
– Ты понимаешь, что говоришь, комбат?
– после небольшой паузы произнес Абашев.
– Понимаю. Если бы не понимал, не сказал бы. Вы спросили мое мнение. Вот я и ответил. Нельзя, товарищ подполковник, догматически подходить к выполнению приказа.
– Философию разводишь, Алтунин, а мы тут тебя... Эх!..
– Да не за себя волнуюсь! Прикажете, первым встану в атаку, но людей бессмысленно погубим, а у нас их и так негусто.
– Мыслишь отчасти верно. Но пойми и другое: люди разбросаны по плацдарму. Лежат. Не так-то легко их будет без потерь отвести.
– Но и лежать под огнем, ждать, когда к людям придет безразличие, тоже не резон. К тому же немец выбивает.
– Это понятно, - в раздумье произнес Абашев.
– А может, все же попробовать поднять роты?
– Противник тут же сосредоточенным огнем прижмет к земле. Но если прикажете...
– Нет, приказывать не стану. И так слишком часто стали разбрасываться людьми. Слышишь меня?
– Так точно, товарищ подполковник.
– Коль так, давай искать выход, как лучше отвести людей. Время не терпит.