На солнце ни облачка
Шрифт:
Глава пятая
«Тогда я еще не знал, что такое колесо»
У Эдуарда Борисовича, как всегда, новые идеи появлялись, отбрасывались и заменялись другими безостановочно. На следующий день он опять собрал трудовой коллектив, чтобы объявить:
— Я еще немного подумал и пришел к выводу, что название нашего нового журнала все-таки надо оставить прежним. «Эдик» так «Эдик». В общем, это даже неплохо, что название навевает некоторые… ассоциации. Даже… э-э… вполне определенные рифмы. Некоторая фривольность, эдакая двусмысленность, сейчас, знаете ли, в
— Конечно, «Эдик», — моментально откликнулась Заныкина-Сидорова. — Безусловно, «Эдик». Название энергичное, емкое, запоминающееся. И, конечно, с ассоциациями, вполне современными. Не знаю, как другие, я бы обязательно купила журнал с таким названием, едва только его увидев.
— Решено, — подвел итог хозяин. — Всех благодарю.
Было видно, что следующие слова дались ему не без определенной душевной борьбы. Но все-таки Эдуард Борисович их произнес:
— Поскольку журнал «Эдик» практически готов, объявляю завтрашнюю субботу днем отдыха. Хотя, конечно, если у кого есть желание, можно и поработать.
Что касается Вени, весь этот день он исполнял свои обычные обязанности без особого воодушевления. Время тянулось очень медленно, как всегда бывает, когда чего-нибудь ждешь.
А Веня с нетерпением ждал, когда наступит вечер.
Вечер оказался таким, каким частенько выдаются московские вечера поздним ноябрем. Воздух был наполнен невесомыми крошечными капельками грязной сырости. Они были видны даже в неверном свете уличных фонарей и оседали мутной пленкой на стеклах «девятки». То и дело приходилось включать дворники, но помогало это ненадолго.
В вязкой промозглой мгле фары машин, непрерывным потоком движущихся по встречным полосам, расплывались в большие световые пятна. Эти пятна проплывали мимо на небольшой скорости и частенько замирали на месте из-за возникающих то и дело заторов.
Красные габаритные огни машин, идущих впереди, как и постоянно зажигающиеся стоп-сигналы, отзывались в душе неясной тревогой. В грязных зеркалах заднего вида ничего нельзя было понять, кроме того, что пока еще они не окончательно утратили способность отражать свет.
Когда машина останавливалась у светофора, загоревшегося тем же зловещим красным светом, люди, высыпающие на пешеходные дорожки с обеих сторон улицы, казались черными бестелесными призраками. Они двигались в противоположных направлениях, быстро-быстро проходя друг сквозь друга.
И весь этот неприветливый вечерний мир пронизывался огнями реклам, назойливо и некстати светивших отовсюду и не вызывавших ничего, кроме глухого раздражения.
Веня медленно пробивался сквозь густые автомобильные стада, запрудившие Москву, к площади трех вокзалов. Он остро чувствовал все уныние этого тусклого ноябрьского вечера, но старался не очень ему поддаваться.
На правом сиденье лежал букет белых хризантем. Выбирать цветы Веня никогда не умел, но в этот день постарался. Хризантемы предназначались для прекрасной пиратки Сашеньки, которая в этот вечер приезжала в Москву из Вышнего Волочка.
Что произойдет дальше, после того как Сашенька выйдет из поезда на перрон, Веня пробовал представить не раз. Эти
И почему-то в голове все время крутились слова, сказанные Инструкцией там, на пиратском берегу: «Сейчас тебе кажется, что она из другого мира, но она такая же, как ты. Просто сейчас вы оба в другом мире».
Однако, если уж говорить откровенно, услышав, что Сашенька приедет в Москву на поезде, первое, что испытал Веня, так это легкое удивление: неужели у такой девушки нет машины? Конечно, она должна была быть у нее обязательно — например, очаровательная и вполне достойная своей владелицы «Пежо-206». И златовласая пиратка Сашенька, во-первых, должка была великолепно смотреться за рулем, а во-вторых, водить машину лихо, отважно, но вместе с тем и грациозно.
Вслед за удивлением оттого, что у Сашеньки нет машины, мелькнула, чего греха таить, и другая, совсем уж неуместная и даже недостойная мысль: на что же тогда она тратит немалые деньги, которые должна, как и он, получать каждого второго и каждого шестнадцатого числа?
Но сейчас же Веня забыл обо всем на свете, потому что голос девушки в телефонной трубке, чуть низковатый и с легкой хрипотцой, звучал для него волшебной музыкой.
Само собой, отправляясь на вокзал, Веня принарядился — под курткой у него был один из новых итальянских костюмов. Накануне он долго подбирал к нему рубашку и галстук, мучаясь сомнениями. В бумажнике лежала изрядная сумма в рублях и долларах — Веня знал, что теперь может позволить себя почти любой каприз, пригласить, например, девушку в самый дорогой ресторан. Но он волновался, словно влюбленный семиклассник.
В конце концов, пробуя разобраться в своих чувствах, и уже подъезжая к площади Трех Вокзалов, Веня честно признался себе, что это необыкновенное волнение, испытываемое им, и есть, должно быть, самая настоящая влюбленность и предчувствие чего-то большего. Давно он уже не переживал ничего подобного. После развода с бизнес-леди Валентиной еще ни разу, несмотря на то, что приходилось, конечно, встречаться с разными девушками.
На всякий случай сразу же после Сашиного звонка Веня до блеска прибрал свою квартиру, хотя и не был уверен, хватит ли у него решимости пригласить девушку в эту неуютную непритязательную съемную дыру. Тем не менее, опять-таки на всякий случай, Веня постарался заполнить холодильник изысканными продуктами из супермаркета Нины Ивановны.
Среди прочего были, конечно, сыр Эмменталь и две бутылки французского шампанского «Veuve Clicquot-Ponsardin». Приобретены были и соответствующие шампанскому хрустальные бокалы, а также матерчатые салфетки.
Когда в туманной мгле, закрывавшей конец перрона, проявились прожектора подходящего поезда, Веня снова почувствовал себя влюбленным семиклассником. Прижав к груди букет хризантем, он ждал и чувствовал стук своего сердца. Наконец, мимо Вени подплыл мокрый и усталый труженик-электровоз, поезд остановился.