На сопках Маньчжурии
Шрифт:
— Учиться вроде поздновато мне…
— Не даёт пользы?
— Пользительно, если считать себя военным. Обиды не имеем, господин.
— Земляков давно видери?
— Порядочно прошло. Как-то всё не с руки. — Аркатов понимал, что к Тачибана вызван не ради пустой беседы. Он имел уже дело с этим капитаном в Харбине.
— А почему бы не встретиться?.. Однопорчанам есть что помнить. Жизнь на чужой земле имеет плохие свойства… В Трехречье казаки вместе, а в Харбине — поодиночке. Где Скопцев? Где Кузовчиков?
— Ни к чему мне они!
— Имеем урок-практика, курсант! — Тачибана отпивал маленькими глотками чай. — Задание: искать нужных людей! Вам зачёт, Аркатов. Ягупкина исключить — нас он не забывает.
Аркатов сообразил: японцу нужно знать настроение этих двух! Затевает что-то капитан.
— Трудно разыскать да узнать — мильон людишек!
— Это — задание! Человек подвержен соблазнам, урядник. Только в целое яйцо муха не залезет.
— В небе все вороны одинаково чёрные — не просто отличить.
— Расходы, конечно, требуются. А деро спешное! — Тачибана отсчитал несколько крупных купюр и передал Аркатову. — Доклад жду завтра к вечеру!
— Как я понял, прощупать, чем дышут землячки? Или ошибся?
— Курсант вышел из вас хороший! Саёнара! До свидания, Изот Дорофеевич.
От Тачибана урядник Аркатов доехал трамваем до конного виадука. Там пересел на автобус «Чурин — Модягоувка» и сошёл затем на остановке «Полицейская». Обогнув новый Благовещенский храм Приснодевы Марии, потолкался среди грузчиков у мельницы Чурина — здесь постоянно нуждаются в сильных плечах и ухватистых руках. Среди разношёрстной братии Скопцева не оказалось. Через городской сад направился к пристанскому участку «Ковши», куда пригоняли сплотки леса, но и там казака не обнаружил. По Соляной улице вышел к причалам с баржами. И снова потерпел неудачу.
Солнце клонилось к полудню и Аркатов начал обход злачных общедоступных мест: харчевни, дешёвые столовые, третьесортные трактиры. Тут обычно ошивались любители пропустить рюмашку ханьшина (русские называли «хана») или выпить кружку пива. Площадная брань вперемешку с матюками и тоскливой песней — отличие российских эмигрантов. Китайцы не имели удачи показываться на миру нетрезвыми. Для них перепой значил «потерю лица» — равносильно осрамиться не только самому, но и всему роду до «надцатого» колена.
Он настиг Платона Артамоновича в харчевне «Таверна». Тот сидел у входа под бледной лампой в кругу грузчиков. В высоких бутылках искрилось янтарное пиво.
— Урядник! — Скопцев вышел навстречу, облапил Аркатова. — Садись в компанию! Откуда выщелкнулся?
— Из того места, что и ты!
Аркатову не нравилась «Таверна». Он поправил картуз с твердым козырьком. Затянул узел галстука, повёл глазами на выход. Скопцев понял его, бросил на стол два гоби.
— За меня, братва! У нас с полчком
Вдвоём покинули харчевню.
— Ты Кузовчикова давно видел? — спросил Аркатов. — Втроём залиться бы, как землякам…
— Как раз сегодня утром сошли с одного трамвая! Ваня — на элеватор, а я — в Ковши… — Скопцеву была приятна встреча с однополчанином. Нечасто случалось побыть вместе казакам. Поговорить по душам.
Налетел с Участковой улицы вихрь и жёлтая пыль закурилась на проспекте Сюя.
— Скольково помню себя за границей, столько жёлтая гнусь сопровождает меня! Ну, наказанье Божье!
— Хорошо б пристегнуть Кузовчикова в компашку!
— Айда! — Скопцев ускорил шаги.
На их удачу Кузовчиков, закончив урок на погрузке соевых бобов в вагон, спешил по Тюремной к трамваю.
— Братки! Изот? Ну и ну! — Иван Спиридонович хлопал себя по бокам. — Какими судьбами?
Обнялись по-братски. Расцеловались троекратно, как водилось на Руси.
— Обмыть! Обмыть свиданку! — Скопцев явно рассчитывал на угощение урядника.
— К Чурину завалиться?.. Кошелёк маловат! — проявлял нерешительность Аркатов.
— На левый берег! — загорелся Кузовчиков. Просторная куртка его голубела на солнце, выделявшем потёртости рукавов. За поясом — брезентовые рукавицы. На ногах плетёнки на китайский манер. Тёмные волосы, словно присеенные пылью хлебных лабазов.
— Прохладно на берегу! — возразил Аркатов.
— Там подешевше! — Кузовчиков прямо-таки сиял в кругу земляков. Тугим комком распирали нашивной карман только что заработанные гоби. — Недавно гужевались с дружками в «Привале трёх бродяг». Шик-блеск: красота!
— Уступим гужееду! — засмеялся Аркатов.
У «Яхт-клуба» на песке лежала плоскодонка. Перевозчик на ломаном русском спросил:
— Понузай, капитана?
— До-шао — чэнь саньпань? — Аркатов потёр палец о палец, указывая на лодку. — Сколько?
— Шибко мало, капитана… Твоя ехать, моя возить. Чэна мало…
— Да пусть везёт, китаёза замурзанная! — Кузовчиков толкал лодку на воду.
Саньпаня отчалила, пластая мутно-рудую Сунгари.
— Бери ложки, бери хлеб — собирайся на обед! — горланил Скопцев, раздувая ноздри в нетерпении.
— Бери ложки, бери бак, если нету — иди так! — подхватил Кузовчиков, опасно раскачивая плоскодонку.
— Ванька, глянь-ка — пупырь летит! — скалил зубы Скопцев.
— Чем занимаешься, Иван Спиридонович? — спросил Аркатов.
— Моя таскала. Его наваливала! — смеялся Кузовчиков. Ему явно улыбалась судьба: вызов к сотнику, встреча однополчан! Свежий ветер лохматил его бороду.
— Зальёмся к «Деду-виноделу»! — покрикивал Скопцев. — Там пельмени знатные. Кочанная квашеная капуста — пальчики оближешь, объедаясь!