На сопках Маньчжурии
Шрифт:
Бурятский посёлок на речке Кяхте Скопцев нашёл уверенно. По давнишним приметам он обнаружил юрту Бато. Шагах в ста от конца береговой улицы. Голая, как столб, она сиротливо торчала под такой же обездоленной, с обломанной вершиной сосной на скосе холма. Ни забора. Ни ворот. Ни огорода. Из хозяйственных построек — полуобвалившийся сарай. Из трубы сочился тёмный дымок и, прижатый сыростью, пластался по-над землёй.
Перешагнув порог и прикрыв за собой скрипучую дверь, Скопцев осмотрелся. В печи дымили головешки. Реденько вспыхивало
— Сайн байна! — поздоровался он по-бурятски. Голос враз осип от неизвестности. — Бато здесь живет?
— Сдеся. — Фигура у окна пошевелилась. — Ходи… ходи…
Головешки разгорелись. В небольшом освещении Платон Артамонович угадал бывшего старателя. Глаз широко открыт. Щека перекошена. Голова с редкими седыми волосами подрагивала в тике.
Бурят прошёл к печи, лучинкой выудил огонёк и запалил фитиль плошки. Поднял пузырёк с хлипким пламенем.
«Хозяин, однахо? — В голосе Бато не было удивления. — Мокрый шибко, паря…
Бато достал из-за печи слинялый тэрлэг — свободный из синей далембы халат с глубоким запахом. Подал замызганный кушак.
— Разболакайся…
Скопцев развесил на жёрдочке у печи свою мокрую одежду. Ичиги сунул на припечек. Бурят неодобрительно поцокал, принёс из угла соломы и набил ею обувки гостя.
— Однахо, далеко ходил? — Бато поднёс Скопцеву кружку с арсой. Тот отказался.
— Лучше аракушки для сугрева.
— Зачем Бато арака? Голова и так пуста. Шибко пуста. Трясется вот, как лист осины. — Бурят произносил слова с растяжкой. Под редкой бородкой кривился скособоченный рот.
— Ночевать пустишь, Бато?
— Гостю не откажем. Ты же не беглый варнак?.. Однахо, как звать тебя? Пуста голова…
— Не забыл барона Унгерна? — Скопцев присматривался к пожилому человеку с татарской бородкой. В попорченных зубах едва держалась трубка на длинном чубуке.
— Платон, чё ли?.. Думаю, голос слышал. Рыжий голова видел… Кто — забыл. Пуста башка, шибко… Жить, паря, что по скользкому бревну речку переходить.
— Может, ты, Бато, в комсомол записался? Или в пионеры? — нехорошо усмехнулся Скопцев. В узких глазах Бато, словно выгоревших с годами, он заметил настороженность.
— Ты чё, паря? — Бато захихикал, прикрывая рот ладошкой. — Консомол… пионер…
Голова его содрогалась в смехе. Он просеменил по юрте. Натянул малагай — лохматую шапку.
— Мёрзнет башка. Шибко пуста… — Смеженными веками Бато прятал от гостя свой страх в глазах. На ичигах пришельца он заметил бутончики отцветшей полыни: «Со степи человек!». А где степь? За границей степь. С той стороны жди беды. Кто с той стороны, пограничники велят говорить. Как поступить? Хозяин выручил, когда случилось с Ли. Платон заступался в отряде офицера Сысоева. Водкой угощал… Как быть? Жить тут Бато. Скопцев ночевал и ушёл. Кому будет плохо? Плохо будет Бато. А он жёнку отдал земле тут. И мать с отцом в бурятских выселках
Гость вёл себя по-хозяйски. На полке, затянутой материей, нашёл миску с остатками боз — крупных пельменей — и поставил разогревать в печь.
— Косушку б араки! — Скопцев снова упёр взгляд в хозяина. Тот беспомощно развел руками.
— Если уж не повезёт, так не повезёт! Откуда дождь? Как помнится, тут редки дожди…
Упоминание о непогоде прибавило уверенности Бато. Следы Скопцева смыло. А если собаки взяли ранее? У пограничников умные собаки!
— Бато, не психуй! — угадал настроение хозяина Скопцев. — Бумаги у меня верные. Сбегай-ка лучше за аракой! Держи деньги.
Бато помусолил в пальцах красную тридцатку.
— Шибко мало. Ой, как мало! — Растопырил пятерню. — И то мне нальют, а тебе — нет. Тебе триста нада, паря!
Скопцев добавил тридцаток. Шелохнулась мыслишка: «Вот так и засвечиваются!». На всякий случай задёрнул на оконце тряпку.
— Ты чё, однахо? — удивился Бато. — Соседи спросят: «Бато, зачем застишься?». Что отвечу?
— Сквозит! Мне простуда не в масть! Чего стоишь?! — Скопцев терял выдержку. В юрте было прохладно, сыро.
Бато вернулся с полбутылкой мутной араки. Платон Артамонович раскрыл свою банку рыбных консервов. Налил в кружки самогонки.
— За встречу, Бато!
Бато пить отказался, сославшись на плохое здоровье. Он всё больше утверждался: «Гость с той стороны!». По всем правилам он обязан был сообщить о посетителе в комендатуру. А чем это грозит?..
— Военных много в Кяхте? — спросил Скопцев, утирая губы ладонью. Арака растеклась в желудке — теплее стало!
— Всегда есть. Граница рядом…
— А что строители делали?
— Однахо, ходили сопки. Поле ровняли. Потом ходили на Хужир…
— Что строили?
— Однахо, самолёты садить… Шибко работал. Луна на небе — работают. Солнце стало — работают. Палатки поле. Кухня — поле…
— Давно был в Улан-Удэ? Как там жизнь? — Скопцева тянуло на сон, но он не позволял себе расслабиться. Ему нужно было знать теперешнюю жизнь в Бурятии. Он имел поручение Ягупкина выяснить, как провалился «Зайчик», но спрашивать Бато он не решался пока.
— Однахо, Иволгу ходил. — Бато набил трубку табаком-самосадом, прикурил от огонька плошки. — В дацане Буддой говорил. Добрые люди бухулером угощал. На «оби» ходил. Подношение духам вязал. Мои грехи шибко хадаки весить. У Бато нет шёлкового пояса. Загадывал желание…
— Чего ж нагадал? — Скопцев был знаком с обычаем бурят посещать священные места, обвязывать ветки разноцветными лентами.
— Сила природы, однахо, всё ломает. И горы, и леса, и человека. Вода да огонь — его оружие. Главный лама принял подарок. Серебряный колоколец. Зачем он Бато? Лошади нет. Коровы нет. Верблюд нет. Сам осёл! — Бурят по-старчески засмеялся, но глаза в этом смехе не участвовали. — Лёгкую смерть, однахо, нагадал хозяин…