На сопках Маньчжурии
Шрифт:
Дюкова ответила на письмо телеграммой: «Приезжай, тетя будет рада».
Катя ехала в поезде. За окном мелькали серые леса, серые равнины, болота, поросшие мелкой сосной и березкой, пологие холмы и серые, как осенние поля, деревушки. Косой дождь сек землю. Но, несмотря на скудный мир, настроение ее переломилось.
Да, любовное и семейное счастье, о котором она когда-то мечтала, для нее невозможно. Но разве невозможны для нее ненависть и борьба?
И чем ближе подъезжала она к Петербургу, тем становилась спокойнее. Вошло в ее жизнь дикое,
К Дюковой она не поедет, поедет домой.
Она поступит в телеграфистки, телефонистки, куда угодно, где может работать женщина.
Поезд пришел в Петербург утром. Кисея дождя висела над улицами. Невский уходил в мутный торжественный простор. Прохожие шагали под зонтами. Рослый швейцар в подъезде между колоннами разглядывал пролетки и конку, на империале которой покорно мокли три пассажира. Но дождь здесь совсем не походил на унылый дождь в Елабуге. Петербург в потоках дождя выглядел загадочно, привлекательно.
Извозчик повез ее по Старо-Невскому. Подковы лошади меланхолично цокали, извозчик сидел ссутулившись — ему неприятен был дождь.
Целый вечер разгуливали сестры по берегу Невы. Дождь перестал, но низкие тучи неслись над самой рекой. Прямо в глубину их уходили трубы ваулинской фабрики. И все вокруг бурое, мрачное, тревожное.
Устроиться на службу Кате не удалось…
«У нас и мужчины обивают пороги!» — вот и весь ответ.
Просматривая газеты, она как-то натолкнулась на объявление владивостокского городского самоуправления: во владивостокские школы приглашали учителей, суля им всякие льготы и радости.
А представителем владивостокского самоуправления в Петербурге оказался адвокат Андрушкевич.
Андрушкевич?!
Андрушкевичей Катя знала хорошо: они ведь были частыми гостями у Ваулиных. А Женя Андрушкевич, та была влюблена в Сашу Проминского…
Катя пошла к Андрушкевичам. Женя, увидев ее, всплеснула руками.
— Пойдемте ко мне… Милая Катя! Вы благополучно окончили гимназию?
— Я получила серебряную медаль.
— Вот видите, как это отлично.
Катя опустилась в кресло, оглядела цветные ковры, шелковую кавказскую мебель, рояль у стены и большие акварели неизвестного художника: какие-то сказочные земли, заливы, полные света, бьющего со дна… В углу возносились к небесам горные пики и прямо по ним катилось затуманенное солнце.
— Не правда ли, эти акварели прелестны? Они — ни о чем, мечта, видение художника!
Женя полулегла на тахту, в углу над ней, на маленькой полочке, Катя увидела поясной портрет Саши Проминского. Около него пунцовела роза.
Женя поймала Катин взгляд.
— Узнали?
Проминский выглядел здесь слишком зрелым. В Катиных воспоминаниях он остался другим. Как все это было далеко и… по-детски.
Адвокат приехал к чаю. Он одобрил Катино желание отправиться к Тихому океану. Туда никто не хочет ехать, а там, честное слово, раздолье. Во Владивостоке в прогимназию принимают учителей даже без университетского
Далеко, край света, но — новый мир! И настоящая работа.
Накануне отъезда сестры долго сидели в казарме, в той комнате, где родились и выросли.
Отец работал на сверхурочной, а Наталья собрала маленький ужин. Пришли молодой слесарь Парамонов с женой Варей и соседка по коридору Тишина.
— Самое главное, Катерина Михайловна, что вы из нашего рода-племени, — говорил Парамонов. — И когда будете ребят учить азбуке и всему дальнейшему, этого вы никак не забудете. Ученики-то ваши тоже будут не бог весть каких богатеев дети. И захочется вам забросить в них и одно зернышко и другое святого недовольства.
Парамонов смотрел то на Машу, то на Катю, — сестры сидели рядом.
— Что там забрасывать недовольство? — заметила Наталья. — Жизнь, поди, сама его забросит. Учительнице надо грамоте научить да честности. Честного человека вырастить — великое дело. Ну, прошу…
Она поставила посреди стола большое круглое блюдо с дымящейся картошкой.
— Хороша, — сказал Парамонов, — вот, Варя, тебе бы…
— Научится, научится, — успокоила Наталья. — Наша бабья наука в один день не приходит. Та же грамота.
— А что бы я еще внушала детям, — заговорила Тишина, — чтоб они с детских лет видели пользу в кооперативной торговле.
— Затянула свою песенку!
— Песенка моя неплоха. Объединятся люди и откроют кооперативную торговлю. Сколько прибыли имеет торгаш! Дома каменные, деньги в банках, при лошадях кучера… А ведь вся прибыль с нас!
Маленькие быстрые глаза Тишиной на маленьком лице смотрели упрямо. Всегда, сколько Катя помнила, она носила серое в клетку платье.
— Как же не брать прибыли? — усмехнулась Варвара. — Торгаш ведь трудится, он и берет свою копейку.
— На копейку, Варвара, каменных палат не построишь… А вот кабы эти копейки шли в кооперативное товарищество…
— Мы, мастеровые, торговать не научены! — Наталья подкладывала гостям картофель и подливала в селедку постное масло. — Честное слово, в один день проторгуемся. Не то что капиталы, в трубу вылетим!
— А между прочим, надо бы и торговать выучиться, — заметила Маша.
На следующий день Катя уехала. На перроне остались родители и сестра. Отец махал шапкой. Маша вдруг побежала за поездом, точно хотела догнать убегающий вагон.
Мимо окна поплыли станционные службы. Черный потный паровоз, усиленно пыхтя, неторопливо катил товарный вагон по соседнему пути. Поезд пересекал улицы, они как-то бочком приближались к переездам и, повернувшись, исчезали вместе с грязными строениями.
Третья часть
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ