На сопках Маньчжурии
Шрифт:
Солнце поднялось. Жарко. Ляоянская пыль уже шевелится, взлетает. Катя повернула к вокзалу, по своему ежедневному маршруту, узнать, не прибыл ли груз. Она шла мимо бесконечных товарных составов; одни разгружались, другие грузились; китайцы, грузчики и возчики суетились между путями; группы офицеров, должно быть приемщики и отправители, стояли у составов. По тропке вдоль линии шел навстречу ей широкоплечий капитан. Катя сразу узнала его, это был тот, к которому в трудную минуту она бросилась с извозчика и попросила защиты для
Капитан скользнул взглядом по сестре милосердия, еще раз взглянул, задержал шаг, прошел… Катя не выдержала, оглянулась, и он оглянулся, остановился, приложил руку к козырьку:
— Честь имею… Обознался? Нет?..
— Вы не обознались, капитан, — сказала Катя, протягивая ему руку. — Это я.
Тень смущения мелькнула по лицу капитана.
— Вы — сестра милосердия… Хвалю!
Шли по тропинке в ногу; по-видимому, расстаться с сестрой Свистунову не хотелось, но вместе с тем он не мог найти нужный тон для разговора.
— Ать-два, левой, левой!.. У вас отличный широкий шаг.
— Если женщина моего роста семенит, ведь это же уродство!
— Вы правы! Итак, вы — патриотка? Очень рад… настала година испытания… и вы с нами! — смотрел на нее искоса, испытующе.
— Я с вами, — усмехнулась Катя.
— А что вы здесь делаете, у вокзала?
— Наградили полномочиями получить груз.
— У меня с вами одна судьба.
Минуту шли молча.
— Капитан Свистунов, — сказала Катя, — однажды в трудную минуту жизни вы помогли мне.
Свистунов засмеялся:
— Не забыли?!
Катя ответила тихо:
— Никогда! Капитан, мне опять нужна помощь благородного человека… Не пугайтесь, она не потребует от вас нарушения присяги.
Катя рассказала про школу Кузьмы Кузьмича и про Зину Малыгину. Рассказывала и не сводила с него глаз, — как он отнесется к ее словам: возмутится или сочтет все в порядке вещей?
— Я никак не могу понять, капитан: ведь люди не только извратили великие и священные отношения, установленные природой между мужчиной и женщиной, но еще и создали систему мыслей, оправдывающую эти извращения!
Они стояли недалеко от вокзала, через переезд двигался обоз китайских телег, возчики шагали рядом со своими конями, а у коней были коротко острижены гривы и челки украшены красными помпончиками.
— Я убежденный холостяк, — сказал Свистунов. — Однако таких вещей не выношу. Многие считают, что все это весьма просто, что это не цинизм, а жизненная правда, что не нужно приходить в священный трепет от отношений между мужчиной и женщиной, ибо отношения эти естественны, как морской прибой, накатывающий волны на берег, или восход солнца, — пусть так, но я согласен с вами, что эти естественные отношения у нас умудрились сделать противоестественными.
— Капитан Свистунов, вы — молодец! — Румянец выступил на Катиных щеках.
—
— Это надо сделать немедленно!
— Сегодня же! Не сомневаюсь, что к вечеру постучу в вашу дверь.
— Такой офицер, как вы… — проговорила Катя взволнованно, — вот таким должен быть русский офицер — благородным, отзывчивым…
— Сколько похвал выслушал я сегодня от вас!
— Они искренни! Вы заслужили их! — Глаза ее сияли, в эту минуту она была счастлива.
Вечером Свистунов вручил ей собранные деньги. Кроме того, он разговаривал с семьей местного железнодорожника, и та согласилась отправить Зину на родину.
Сказал все это, но медлил уходить. У нее заколотилось сердце. Она сказала:
— Капитан Свистунов, как мне кажется, любопытствует: отказалась я от своих пагубных заблуждений или по-прежнему пребываю в них?
— Отгадали, любопытствую.
— Вы, капитан, мой защитник, вам я должна ответить откровенно: я по-прежнему пребываю в своих заблуждениях.
Свистунов оглядел женщину, смотревшую на него с вызовом и вместе с тем доверчиво, развел руками и засмеялся:
— Впрочем, я не сомневался… русская женщина тверда характером.
Вторая глава
1
Два батальона русских должны были овладеть старой кумирней на вершине сопки. И они почти овладели ею.
Рота Юдзо стояла в резерве. В бинокль Юдзо видел, как русские, неудержимо стремясь вперед, теряя убитых и раненых, взобрались наконец на сопку. Остатки японского гарнизона кумирни покатились желтыми тенями вниз по склону. Тогда выступила рота Юдзо.
Солдаты побежали. Бросили ранцы, пищу, фляжки, оставили при себе только винтовки и патроны. Командир роты капитан Яманаки бежал первым.
Иногда он оглядывался. Юдзо видел его перекошенное лицо, взмах сабли, слышал хриплый крик.
Рота впервые участвовала в бою. Перед вершиной — отвесной скалой — солдаты столпились, не зная, что предпринять. С флангов обстреливали, люди падали.
В эту страшную минуту Юдзо охватило глубокое равнодушие к судьбе атаки. Он стоял, опершись на саблю, думая, что сейчас умрет, и испытывал страшную тоску. Но капитан Яманаки не испытывал никакой тоски, он приказал в щели втыкать штыки, взбираться по ним, как по ступеням, и штурмовать противника. Невысокий, плотный, с широкой и длинной саблей, на которую он то опирался, то взмахивал ею, он показался Юдзо исполином.