На сопках Маньчжурии
Шрифт:
К стремени Куропаткина подошел комендант Ляояна генерал Маслов. Слова Куропаткина он слышал и, должно быть, не представлял себе, в какие отношения он, комендант Ляояна, вступает с Засуличем, назначенным сейчас начальником обороны.
Не понимая приказа об отступлении, о котором только что узнал в штабе, и еще менее понимая то, что он должен теперь делать, Маслов стоял с поднятой к козырьку рукой у стремени Куропаткина.
— А вы, Михаил Николаевич, остаетесь по-прежнему
Алешенька закусил губу. Только что Куропаткин сказал ему: «Ляоян оставлен не будет», — а теперь говорит Маслову: «Вы останетесь в Ляояне до конца!» Значит, конец Ляояну предрешен?!
— Это невыносимо, — прошептал Алешенька. — Я так не могу… Больше я так не могу…
К сосне подъехал полковник Сиверс, спешился.
— Ваше высокопревосходительство, донесение от Штакельберга…
— Читайте, Николай Николаевич.
Но уже нельзя было разобрать написанного. Алешенька вынул коробок и стал зажигать спичку за спичкой.
Штакельберг, по-видимому еще ничего не знавший об оставлении позиций, доносил, что отступление японских тылов к Айсядзяну подтвердилось, что он переходит в наступление, и просил в помощь бригаду.
Куропаткин взял бумажку из рук Сиверса и сунул ее в карман. Кашлянул.
— Ну, с богом, в путь. Надо проследить, чтобы переправа через мост прошла образцово. Михаил Николаевич, прошу вас об этом лично. Бог даст, завтрашний день будет для нас такой же хороший, как и нынче, а послезавтра мы их и погоним.
20
Доктор Нилов проснулся среди ночи. Дождь перестал. Не было слышно равномерного, монотонного шума дождя о крышу и бумажные окна. Но его поразил другой шум.
Глухой, неприятный шлепот множества ног. Люди шли по грязи, мерно, тяжело, бесконечно. Раздавались окрики. Кто-то ругался, скрипели арбы, повозки, китайцы понукали своих мулов и лошадей.
Встревоженный Нилов надел сапоги прямо без портянок и выскочил на двор.
На дворе лазарета было все спокойно, но по улице за воротами шли. Нилов выглянул за ворота.
В звездном трепетном свете доктор увидел солдат, которые шли мимо него.
— Братцы, куда?
Ему не ответили.
Он сделал несколько шагов вместе с солдатами, подождал следующего подразделения, спросил:
— Какого корпуса, не первого ли?
— Первого Сибирского.
— Братцы, а куда?
— Сказывают, отступление… Отступаем.
— Да что вы, да не может быть! Какое отступление! Что вы! А нам ничего не известно… Где ваш офицер? Я тоже первого корпуса.
— Поручик
— Что нужно? — отозвался недовольный голос.
— Господин поручик, — заговорил Нилов в темноту, не видя поручика и шлепая по грязи рядом с солдатами. — Я главный врач семнадцатого полевого лазарета первой дивизии Нилов. Мне ничего не известно про отступление. Разве это отступление?
— По-моему, не отступление, а преступление.
— Нет, честное слово, что же это такое? Это только ваш полк или отступление всего корпуса?
— По-моему, вся армия отступает от Ляояна.
— Да… то есть как же это? Этого не может быть! Нет, это же просто невозможно… Почему?.. А мы? Откуда у вас такие известия?
Нилов провалился в яму и упал на колени. Яма была полна воды, вода хлынула в сапоги. Солдаты шли мимо. Нилов поднялся и побежал.
Во дворе встретил Катю Малинину и Горшенина и приказал им поднять персонал. Сам поспешил к Петрову:
— Ростислав, Ростислав!
Петров не сразу откликнулся. Усталый, он спал мертвым сном.
— Да проснись ты ради бога! Наши уходят из Ляояна. Опять поражение… Что ты молчишь, господи боже мой!
Петров сел на постели…
— У нас столько раненых, ведь надо сообразить.
— Вот что, — сказал Петров, — ты соображай насчет раненых, я соображать не буду. Я зверски устал. Мне, брат, завтра предстоит несколько труднейших операций.
Он опять лег.
— Каких операций? — тонким голосом закричал Нилов. — Никаких операций! В Мукдене будут операции.
— Ну нет, до Мукдена эти раненые не доедут, в дороге умрут. Даже в поезде их не перевезешь. У одного унтер-офицера размозжен череп. Но я убежден, что бедняга может жить. Рана страшная, и вместе с тем человек вполне может жить.
— Нет, это ты уж оставь, — дрожащим голосом сказал Нилов. — Какие операции, это же немыслимо! Ты меня изводишь всю войну своей невозможной страстью к операциям. Закон запрещает… Ты не имеешь права в полевых условиях делать операции. Обмыл, перевязал — отправляй дальше. Мы должны сняться через час.
— Я со своими больными никуда не тронусь! Иди, Лев Семенович, мне нужно набраться сил.
Он повернулся и натянул простыню на голову.
— Что же это такое, — проговорил Нилов, — сумасшедший дом!
Но Петров не отозвался.
Рассвет занимался розовый, ясный. После грозы и проливного дождя приятная свежесть была в ветре, в запахе земли, промытой и очищенной. Начались сборы.
Начальником первой партии Нилов назначил Горшенина. С ним он отправлял легкораненых и половину лазаретного имущества.