На старой мельнице
Шрифт:
– А соль? – вспомнил Серёжа Воробьёв, перекатывая в руках половинку дымящейся картофелины.
Соль не догадались захватить. Но и без соли картошку съели.
Пока в золе были печёные клубни, Петька таскал их, ел и помалкивал, а когда кончились, вытер толстые губы рукавом рубахи, сплюнул в золу и сказал:
– Теперь будет…
– Что будет? – спросил Митька.
– Увидишь.
– Слушай ты его, – усмехнулся Стёпка. – Треплется.
– Схватит брюхо, – запоёте, – сказал Огурец.
–
Огурец, прижмурив глаза, похлопал себя по животу и с гордостью ответил:
– Моё брюхо топор переварит и хоть бы хны!
Повалявшись на траве у потухшего костра, ребята разделились на две группы: партизан и карателей. Первую группу возглавил Митька, вторую – Стёпка. По сигналу «партизаны» скрылись в лесу, а «каратели», повернувшись к ним спиной, вслух считали до ста.
Митька уверенно повёл ребят в самую чащобу. Согнувшись в три погибели, они подлезли под мохнатую лапу ели, опустившуюся до самой земли, и залегли.
Время тянулось медленно. У ребят затекли ноги, но пошевелиться боялись: вдруг выследят? Но «карателей» было не видно и не слышно. И тогда Митька предложил тайком пробраться к землянке (штабу «карателей») и захватить её.
Ползли на животе. Сухие иголки через рубаху кусали тело. Вот и лагерь. У землянки, что-то прожёвывая, расхаживает Огурец. Он часовой. Тритона-Харитона с отрядом не видно. Всё ещё рыщет. Митька отодвинул ветку орешника и немного прополз вперёд. Сейчас Огурец выйдет из-за землянки, и они его сцапают.
Показался Огурец. Он шёл прямо на куст орешника. Если сейчас увидит, – всё пропало. Объявят тревогу – и примчатся «каратели». Но Петька остановился у сосны, оглянулся и, присев на корточки, достал из кармана куриное яйцо и коробок. Митька не поверил своим глазам, когда увидел в коробке соль. Огурец спокойненько облупил яйцо, обмакнул в соль и сразу половину сунул в рот. На красных Петькиных щеках заходили желваки. Из другого кармана Огурец вытащил хлебный мякиш. Расправившись с яйцом, он сучком выковырял маленькую ямку и закопал туда скорлупки.
– Кулак! – прошептал Митька и повернулся к ребятам, притаившимся сзади. – Видели?
Огурца накрыли, когда он приканчивал второе яйцо. Повалили на землю и велели молчать.
Победили «партизаны». Мало того, что они скрылись от «карателей», так ещё «уничтожили» их базу вместе с часовым.
Уже после игры допрашивали Огурца.
– Соли пожалел?
Петька Огурец поскрёб свою остроконечную макушку, прижмурил глаза. Такая привычка была у него.
– Соль? Да я совсем забыл про неё…
– А яйца?
– Яйца? Да их же мне мамка всучила… Яиц-то было два, а вас вон сколько.
Огурец не краснел и не смущался. Он достал из кармана спичечный коробок с солью и протянул Стёпке:
– Думаете, жалко… Берите!
–
Домой возвращались, когда солнце село за деревья, а облака на небе окрасились в жёлто-розовый цвет. Под ногами сгустились тени. Митька шёл медленно и озирался. Стёпка то и дело натыкался на его спину.
– Прибавь шагу, Лесник, – наконец не выдержал Тритон-Харитон. – Ползёшь, как каракатица…
Вышли к мосту. Речушка, почерневшая и таинственная, ворчала меж валунов. Облака растворились в потемневшем небе. Над еловой вершиной, словно на новогодней ёлке, ярко засияла первая звезда.
Митька сунул Стёпке нагревшийся в ладони пистолет и, глядя в сторону, тихо сказал:
– Держи… Какой я командир?
11. КВАРТИРАНТ
Квартирант пришёл в понедельник, в сумерки. Митька и мать ужинали, когда в дверь раздался осторожный стук.
– Он… – поспешно поднялась из-за стола мать. Она волновалась. – Сынок, у тебя нос в сметане. Оботри.
Суетливо поправила на голове чёрный платок, на пути к порогу разгладила морщины на пёстром одеяле.
– Милости прошу, – с поклоном встретила она квартиранта. – Горницу для вас приготовила.
Митька не переставал удивляться: для кого так старается? Он щурил глаза, пытаясь в потёмках разглядеть пришельца.
Гость не спеша снял с плеча тощий вещевой мешок и положил на лавку.
– Садитесь чай пить, – кинулась к столу мать. – Я сейчас оладий испеку. Горяченьких!
Квартирант шагнул из темноты к свету, и Митька чуть блином не подавился.
– Дядя Егор… – растерянно выдавил он из себя.
– Он самый, брат Митрий – улыбнулся рыбак. – Не ждал?
– Вы будете у нас жить?
– Если не прогонишь.
– А мне что, – сказал Митька. – Живите.
Странный этот дядя Егор. В глаза посмотрит и сразу мысли угадывает… И, пожалуй, больше всего Митьке не нравилось то, что он верно угадывает. Это было непонятно, необъяснимо. Митька не знал, что на его открытом лице любой может читать мысли. Не знал и того, что дядя Егор интересуется им, наблюдает за ним и кое-что узнаёт от матери.
Мать подкладывала гостю на тарелку всё самое лучшее, в чай Митьке клала два куска сахару, а дяде Егору – четыре.
– Что делать с мальчишкой? – стала жаловаться Марфа Ивановна. – В школе что-то натворил… Меня не слушается.
Дядя Егор ласково посмотрел на Митьку.
– Обижают?
Он, как всегда, угадал. Но Митька вдруг ни с того ни с сего разозлился.
– Никто меня не обижает, – сказал он. – Не пойду в школу – вот и всё!
– Слышите? – покачала головой мать. – Вытворяет что хочет… Отбился от рук без отца.