На ступенях
Шрифт:
Алпия не была бойцом, во время схватки она только повизгивала, забравшись под повозку, но зато потом бесстрашно ворочала трупы, когда помогала Лидии их обыскивать. Мародёрство дало впечатляющие результаты, немало мешочков и кошелей с монетами срезали они с поясов разбойников. «Теперь ты можешь купить дом даже в Риме», — сказала Алпия хозяйке, и тут же объявила, что собирается стать при ней домоправительницей. Действительно, положение Лидии неожиданно изменилось кардинальным образом. Разбойничьи деньги вкупе с вывезенным из храма золотом, а также золотом, которым её щедро одарил принц, позволили Лидии без страха смотреть в будущее и начать строить планы на дальнейшую жизнь.
Но до будущего ещё надо было дожить. А пока путницы то и дело впадали в отчаяние от мыслей, что не смогут добраться до человеческого жилья раньше, чем закончатся
— А спустя пять лет она сама заявилась в храм, правда, под надёжной охраной, — продолжала Лида. — Схватить Лидию на месте не получалось, однако на карандаш её взяли. Вернувшись в Рим, она вскоре начала ощущать непонятную тревогу, постепенно оформившуюся в подозрение, что за ней следят. Ты, конечно, сейчас подумал, что у Лидии развилась паранойя на почве пережитого горя, но вскоре и факты подоспели. За ней действительно следили, и что неприятнее всего, в слежке участвовала верная Алпия. О том, что служанка выгоды своей не упустит, что подворовывает всё более лихо, она знала, но при этом продолжала считать, что они с Алпией близкие друг другу люди. Поверить в предательство было тяжело, да ещё в то время, когда сердце Лидии едва выдерживало боль от потери сестры. У неё имелся приятель в Риме, парень, хоть и пьяница, но в-общем симпатичный и неглупый, и он присоветовал Лидии нанять человечка, которого мы сейчас назвали бы частным детективом. Человечек предоставил отчётец, из которого следовало, что Лидия находится под колпаком у каких-то никому в Риме не известных людей. Сомнений в том, что это за люди, у Лидии не возникло, тем более, что слежка началась вскоре после её визита в храм. Даже не спрашивай, с какой целью отслеживался каждый её шаг — я не знаю. Есть у меня предположения на этот счёт, но если я их озвучу, твой мозг не просто перегреется, он закипит.
После выяснилось, что в её ближайшем окружении шпионила не только Алпия. С подачи 'человечка' Лидия выяснила, что в заговоре против неё состояли ещё две служанки. Не понимая, кому из слуг теперь можно доверять, она сменила всех, но спокойствия это не принесло. Нежданно к ней в дом зачастил поэт — любовник, отставленный Лидией ещё прежде сенатора. Теперь он на правах старого друга заглядывал поболтать запросто, без приглашения и предупреждения. Она пыталась объяснить обострившееся внимание со стороны поэта банальным образом: узнал де он, что его маститый соперник тоже отставлен и решил снова попытать счастья. Но Лидии не удалось себя обмануть, она чувствовала, что интерес поэта заключается в чём-то ином. Лидия решила не провоцировать бывшего любовника на то, чтобы тот обнаружил свои истинные намерения, а дождаться, когда он сам выдаст себя. Она догадывалась, что если ей вообще суждено узнать, с какой целью за ней организована слежка, вернее всего это можно будет понять из того, что однажды скажет этот не лишённый поэтического дара, но не слишком умный человек.
И однажды он сказал — про сенатора, про то, что напрасно Лидия прогнала от себя мужчину, который ко всем прочим неоспоримым его достоинствам был приближен к верховной власти. Она сразу почувствовала: вот оно, вот зачем поэт стал называть себя её большим другом. Да и простой здравый смысл подсказывал: незачем одному брошенному любовнику хлопотать за другого. Лидии не хотелось верить, что не так давно посвящавший ей стихи человек вплетён в расставленную для неё невидимую сеть, однако поверить в это пришлось. В дом ни с того ни с сего заявилась гетера, с которой Лидия никогда не поддерживала приятельских отношений, так как считала её неумной и пошлой. После нескольких малозначимых фраз, гостья заговорила о сенаторе и, разумеется, в той связи, что Лидии непременно нужно его вернуть.
«Великие» решили использовать её близость к сенатору, это было очевидно. Лидия не понимала, каким именно образом они хотели разыграть её карту, да это и не имело значения — она не желала быть орудием в их руках ни в каком виде. Лидия заметалась. Она уже почти решилась бежать из Рима под покровом ночи, но, сумев-таки сообразить, что не сможет тайно продать дом, а побег без достаточных средств — это сродни самоубийству, отказалась от этой затеи. Потом ей пришла на ум идея сделать вид, что,
Лидия получила послание от неизвестных, подписавшихся как «друзья». Письмо не требовало ответа, неведомые «друзья» просто ставили её в известность, что завтра в полдень они нанесут визит. До конца дня Лидия ещё сомневалась, что за люди решительно заявили о намерении явиться в дом, не получив на то согласия хозяйки, однако нарастающая тревога всё отчётливее подсказывала, что она знает ответ. Лидия усилила охрану, которой строго наказала не впускать во двор кого бы то ни было без согласования с ней, убедила себя, что пока она под защитой стен собственного дома, для паники оснований нет, и отправилась спать.
Проснулась Лидия очень рано, рывком, и долго не могла понять, где находится и как оказалась вне храма. Когда же сообразила, что она в своём римском доме, тут же вспомнила: сегодня к ней придут посланцы от «Великих». Голова кружилась, к горлу подкатывала тошнота, мысли путались. Внезапно стало ясно: она впустит незваных гостей и выполнит всё, что они прикажут. И вслед за этим пониманием Лидия сразу же исполнилась восторгом, исчезли тревога и напряжение, не оставлявшие её в последние недели. Всего-то и требовалось от неё, что приготовиться с покорностью выполнять волю своих храмовых наставников, а вместо этого она глупо упорствовала в отстаивании собственной никому не интересной воли.
Когда-то Лидия уже испытывала этот почти непереносимый восторг, это случилось на «пепельной » ступени, тогда она ловко метнула нож в привязанного к столбу человека. Лидия могла целиться в горло ужасного злодея — так его называли «Великие» — технически это, безусловно, было проще. Однако Лидия знала, что тогда не миновать громкого хрипения и булькающего шума, что не в любой ситуации допустимо — казни для «пепельных » девушек служили тренировками умений, которые могли пригодиться в самых неожиданных обстоятельствах. Она решила рискнуть, продемонстрировав высший класс, и запустила нож в глазницу. Тогда впервые у неё всё получилось абсолютно правильно: Лидия слилась с ножом, чувствуя себя его продолжением; без жалости и ярости мысленно сопровождала полёт ножа, пока он, прорезав глаз, не вонзился в мозг приговорённого. Она с удовлетворением отметила, что в ту же секунду, не испустив ни звука, человек повис на верёвках, перевела взгляд на «Великих» и по их лицам поняла, что те весьма довольны её работой. И тогда её охватил всепоглощающий восторг. Тренировки из серии «казнь» почему-то надолго прекратились, и в следующий раз она взяла в руки нож только в тот день, когда убили её «принца ».
Вспомнив о том страшном дне, Лидия разволновалась так, что уже не могла оставаться в комнате. Она выскользнула из дома неслышно, чтобы не разбудить слуг, которые тут же принялись бы за свою ежедневную суету, чем отвлекали бы от мыслей о самом важном событии в её жизни. «Принц », его умные глаза, его ласковые руки, впервые испытанная радость от слияния тел — Лидия в те незабываемые дни поверила, что мир может быть к ней добрым. В этом новом мире её ценили бы не за умение виртуозно убивать и не за то, что, будучи под впечатлением от её танца, гости особенно легко расставались с деньгами. «Принцу » нужна была она сама. Ему была нужна внезапно открывшаяся способность Лидии принимать сдержанную мужскую ласку, и, усилив её в себе, возвращать женской нежностью. Ничему этому доброму не суждено было остаться в её жизни — «принца » убили, и убили по команде «Великих». Тем не менее, она только что готова была предать память о своём единственном мужчине, припомнив, как сладостно подчиняться воле своих мучителей. Только что Лидия с восторгом думала, что, «Великие» наверняка были довольны своей воспитанницей, когда узнали, какую выгодную позицию она заняла в Риме. Гетера, состоявшая в длительной связи с тем, который входил в узкий круг околовластных людей, воспользовавшись знакомствами сенатора, могла соблазнить кого-то из первых лиц Империи, не навлекая на себя подозрений. Выведывать важные сведения, шантажировать, красть документы, убивать — только что она готова была на любые преступления, лишь бы заслужить снисходительное одобрение «Великих».