На свою голову
Шрифт:
Насладился. Бесшумно спустившийся сверху полтергейст отлично справился с задачей и натянул на Дамблдора обруч со всеми липучками, а вот дальше…
Ну как можно было предположить, что тощий, никогда не повышающий голоса старик, умеет орать так, что на весь замок слышно?! Спасителей-спасателей набежала тьма, и Гарри на четвёртый этаж пришлось выбираться почти ползком. Там не успел толком с коленей подняться, как половина прибежавших к директору на подмогу ломанулась обратно, ловить оставленного без присмотра «акромантула». Разумеется, никого они не поймали и разбрелись на три этажа высвечивая всё вокруг Люмосом Максима… Второпях Гарри выронил где-то карту, и пришлось использовать Акцио. Видимо, кто-то заметил промелькнувшую
К тому времени, когда Гарри удалось добраться до спальни, ему уже не хотелось ни гадить директору, ни делиться успехом с друзьями. Он мечтал только о том, чтобы выпить галлон холодной воды, смазать ободранные ладони и колени зельем, рухнуть на свою кровать и заснуть.
Утро выдалось на редкость мерзопакостным — на улице вновь сияло солнце. Альбус Дамблдор сидел за преподавательским столом, брезгливо тыча ложкой в полную овсянки тарелку. Настроение было омерзительным и неумолимо остывающая каша его нисколько не улучшала. Ужасно хотелось спать, а ещё больше — выть.
С тех пор, как он пришёл в себя во владениях мадам Помфри не случилось ничего, что помогло бы хоть чуточку воспрянуть духом. Да, Поппи в мгновение ока вылечила его сломанный нос и вывихнутую лодыжку, но это было слабым утешением. Нос стал ещё кривее, а в лодыжке чувствовалась нудная изматывающая боль. Позже, конечно, она пройдёт, но как минимум до вечера придётся хромать. Верно говорят: «Старость — не радость», вот был бы он помоложе… Но самое скверное было не в этом. Ночью избавиться от налипшей на него дряни с помощью чар не удалось. Пришлось всё отдирать вручную и сделать это безболезненно не вышло.
Поппи и Минерва, спеша оказать ему посильную помощь, тоже влезли в липучки и приклеились. Правда, ошибку свою они осознали быстро и не придумали ничего лучшего, чем обратиться к Помоне Стебль и потребовать у неё поделиться своим инвентарем, а конкретно — перчатками. Перчатки из драконьей кожи оказались ужасно грубыми и грязными. Несмотря на применённые очищающие чары, они оставляли на коже Альбуса какие-то сомнительные пятна и воняли драконьим навозом.
Настойчивые напоминания о том, что драконья кожа не поддаётся смягчению и чистке заклинаниями, не помогли. Упрямо поджав губы в куриную гузку, обе женщины заявили, что желают ему только добра, а грязные перчатки не так уж страшны по сравнению с тем, что будет, если липучки не убрать. И вообще, они не могут оставить его, Альбуса, в беде, а значит, будут помогать…
Помогали как умели, царапая и без того ободранную кожу, немилосердно дёргая его волосы в разные стороны и явно не задумываясь над тем, насколько это больно и унизительно. Альбус терпел сколько мог и как только всё, до чего он не сумел бы дотянуться самостоятельно, было убрано — сбежал, решив справиться с остальным своими силами.
Не сказать, что он много от такого решения выиграл. Волосы и бороду пришлось остричь, а местами даже обрить. Да что там стрижка и бритьё, когда кое-где липкая мерзость пристала настолько плотно, что волосы оказались выдраны с корнем!
Теперь, чтобы восстановить привычный образ, требовалось зелье. В больничном крыле всегда хранилось несколько флакончиков снадобья для ращения волос. Нуждались в нём как правило ученики плохо слушавшие на уроке Флитвика и жертвы межфакультетских конфликтов. Альбус долго не мог решить, что будет менее унизительно: послать к Поппи домовика или сходить самому.
Вволю посомневавшись, он всё же предпочёл отправить эльфа, рассудив, что хватит с него позора. Достаточно было и того, что ему пришлось тащиться
Промаявшись с липучками почти до утра, Альбус и рад был бы отложить вопрос с зельем на потом и просто забыться сном, но даже короткий взгляд, брошенный в зеркало, ясно дал понять, что в таком виде лучше никому на глаза не показываться. Кожа на руках и лице покраснела и саднила. Конечно, нужно только потерпеть, и заживляющая мазь через пару часов это исправит, но пока было до крайности дискомфортно. Широкие, густые брови превратились в два куцых островка с проплешинами. Волосы, остриженные до короткого неровного ежика, выглядели странно. Голова казалась какой-то слишком маленькой и в сочетании с ней очки-полумесяцы на кривом носу смотрелись нелепо. Неровно обкромсанная борода клочьями торчала в разные стороны и наводила на мысли не то о каторжниках, не то о маггловских отщепенцах, которых вроде бы называли то ли клошарами, то ли лошарами…
Едва забрезжил рассвет, с трудом преодолевая гнев, страх и отвращение, Альбус вернулся к месту нападения. Внимательно осмотрев всё вокруг, он обнаружил привязанные к резным украшениям колонн шёлковые нити. Вот, что сбило его с толку и заставило замедлить шаг! Помахав палочкой, Альбус с огорчением признал, что никаких следов волшебства на этой улике не было. Нитки как нитки, единственным предназначением которых, судя по всему, была активация ловушки. И он — великий и могущественный волшебник Альбус Дамблдор! — в эту ловушку попался.
Проклиная всё на свете Альбус вернулся в свой кабинет. Хочешь не хочешь, а появиться на завтраке было необходимо. Ночью ему по чистой случайности довелось услышать пару пересказанных портретами шуточек. Кажется, служащие ОКЗООС, ставшие случайными свидетелями его позора, вовсю упражнялись за его спиной в остроумии и давать им ещё больше поводов поглумиться не хотелось.
Хмуро поглядывая в зеркало, Альбус принялся приводить себя в пристойный вид. Волосы за пару часов успели изрядно отрасти и уже не производили столь удручающего впечатления как раньше, но и до привычной длины было ещё ох, как далеко. Пришлось накладывать иллюзию. К сожалению, подобные чары были нестабильны, сбоили и нуждались в постоянной коррекции, но Альбус утешил себя тем, что обед можно будет пропустить, а к ужину растительность на его голове восстановится в достаточной мере, чтобы не вызывать вопросов и не послужить причиной для сплетен и шуток. Оставалось только перетерпеть завтрак, но опять же, если сидеть тихо и не привлекать внимания, то можно было со стопроцентной уверенностью утверждать, что хотя бы ученики точно ничего не заметят.
Вот так и получилось, что теперь, с трудом скрывая скверное настроение и морщась от воспоминаний минувшей ночи, Альбус заглатывал овсянку, с трудом сдерживая приступы тошноты. Холодная склизкая каша проскальзывала в горло и комками плюхалась прямо в желудок. Чувство было такое, будто он глотал лягушек. Вот если бы полить эту гадость сиропом…
Словно прочитав его мысли, сидевшая рядом Минерва, встрепенулась:
— Ах, Альбус, ну что же вы молчите?! Я бы передала, — подхватив со стола клубничный сироп, она попыталась налить его в директорскую кашу.