На темной стороне Луны

Вайнер Георгий Александрович

— Езжай к чайхане, — Тура сел в машину. — Знаешь где?

— Нет. Я первый раз в Урчашме.

— В центре, недалеко от пруда. Увидишь.

Дорога шла вдоль ручья — сая, врезавшегося глубоко в грунт, по другую сторону тянулись дувалы.

Человек, которого Халматов хотел встретить, в пятницу мог наверняка оказаться в чайхане с другими стариками, собиравшимися в мечеть. Он был пенсионер, жил с дочерью и внучками. Дни коротал по-стариковски.

— Сюда? — Перед поворотом шофер замешкался, — дорога шла вверх, каменистая, узкая. Сбоку у широкого провала арыка играли дети.

— Да.

Потом направо.

Давно ушли последние облака. Солнце взошло почти в зенит и заполонило все небо. Далеко на горизонте виднелись синие мазки гор, там была Дарваза.

…Ночью Туре позвонил из Ташкента начальник уголовного розыска Силантьев:

— Не разбудил?

— Нет.

— Знаю. Так спросил. Я в управление звонил, дежурный сказал — только сейчас был здесь…

— Слушаю, Виталий Иванович.

— Я получил шифровку из Ашхабада. Они сняли группу — тридцать восемь килограмм…

— Ого! — Тура присвистнул.

— Арестованные концов не имеют, но утверждают: «Яблоки»… понимаешь… «Яблоки» идут через Мубек, от вас. В Мубеке перевалочная база. С машин на железную дорогу… Когда-то, Тура, гнойник этот лопнет! И нам тогда до конца жизни не отмыться… У тебя подвешена та кража со шприцем…

— Кража вещей у Маджидова, в Урчашме.

— Что там?

— Я как раз собирался туда. Хотел кое-кого повидать.

— Не откладывай, — попросил Силантьев.

— Пожалуй, я прямо сейчас туда поеду…

О чем писали газеты в июле:

Здравствуй, огонь Олимпиады!

Молдавское село Пушены. Здесь утром эстафета олимпийского огня вступила на советскую землю.

С румынского берега Прута раздается звук фанфар. В воздух поднимаются разноцветные шары. Это сигнал: олимпийский огонь приближается к границе. У пограничного пункта — эмблема XXII Олимпийских игр. Эстафету приветствуют полюбившийся всем медвежонок Миша и герой молдавских сказок Гугуцэ. Над ними — транспарант — «Добро пожаловать!», «Бине аць венит!».

«О спорт! Ты радость!

Ты устраиваешь праздники для тех, кто жаждет борьбы, и для тех, кто жаждет этой борьбой насладиться.

Ты — ликование.

Ты горячишь кровь. Заставляешь учащенно биться сердце. Как радостно, как отрадно откликнуться на твой зов.

Ты врачуешь душевные раны. Печаль или скорбь одного отступают в то мгновение, когда нужно побороть всех перед многооким взглядом многих.

Доставляй же радость, удовольствие, веселье, ликование людям, спорт!»

Горячие строки из «Оды спорту» Кубертэна воскрешают из глубины веков отблески ночных факельных шествий древнегреческих празднеств!

…Впереди показался двухэтажный универмаг под кронами огромных платанов. Стволы платанов, серобугристые, похожие на конечности гигантских гороподобных слонов. Под чинарами на жестких квадратных «кроватях» — «чипаях», поджав ноги, сидели старики в синих чалмах. В ожидании дневного намаза пили чай. Дальше, за чайханой, белело здание почтового отделения.

— Здесь? —

спросил шофер.

— Да. Не гони, пылью людей засыплешь…

Шофер осторожно подвел машину ближе, затормозил.

— Сначала я должен зайти на почту, — сказал Тура.

— Мне с вами, устоз [2] ?

— Необязательно.

— Я тогда зайду в универмаг. Может, батарейки к приемнику куплю…

У почтового отделения на заборе висел громадный ручной работы ковер. Хозяин взглянул на Туру, подумал, что тот хочет спросить о цене. Но Тура прошел внутрь, к телефону-автомату.

Телефонная будка была похожа на жарочный шкаф. Чтобы не задохнуться в духоте, тяжелом запахе пота и бараньего сала, Тура не закрывал за собой дверь. Но тогда в кабине не включался свет, и Халматову приходилось набирать номер на ощупь. Сбился два раза, прикрыл дверь, вспыхнул свет — задохнулся, быстро прокрутил диск, распахнул дверь — вздохнул глубоко, будто вынырнул, погрузился во мрак и услышал среди потрескивания и шорохов в телефонной линии знакомый голос:

2

Устоз — учитель, наставник (узб.)

— Дежурный по областному управлению внутренних дел…

— Это Халматов. Паку уж я не стал звонить. Что у вас там?

— У нас все спокойно, — объявил дежурный. — Генерал уехал в обком. Хотите, соединю вас с полковником Назраткуловым?

Назраткулов был заместителем начальника управления по кадрам. С того дня, как он патетически крикнул Туре: «Не уважаешь меня, уважай мое кресло!» — Халматов старательно избегал всяких контактов с ним.

— Не надо. Передай Паку, что я звонил.

— Хоп.

Когда Тура вывалился в белое раскаленное пекло улицы, хозяин ковра смотрел на него выжидательно — принял проход Халматова в почтовое отделение за маневр. Но его снова ждало разочарование: почтительно кивая старшим, Тура прошел под платаны.

— О, Тура Халматович! — За столиком сидела компания — несколько шоферов мубекской межрайонной базы, доставлявшие грузы в Урчашму. — К нам, к нам! Сейчас плов будет!..

— Спасибо, друзья, мне надо старшим поклониться, — он уже увидел Тулкуна Азимова, правда, без синей чалмы. Бывший милиционер неспешно разговаривал с другими стариками. Тура направился к ним. — Ассалом-алейкум…

— Ваалейкум-ассалом!

Ему налили чай. Сделав привычный с детства жест руками к лицу, как бы умывая его всем окружающим миром — «омин», — Тура принял пиалу. Старики следили за ним.

— Как здоровье? Как семья? Настроение?

— Здоровы ли домашние?

Тулкун заметно постарел с тех пор, как они виделись в последний раз. Азимов ушел на пенсию поздно — лет сорок выслуги накопил. Никто не представлял себе управление без старшины Азимова у входа. Дежурил он через три дня на четвертый — мог поэтому работать в Мубеке, а жить у себя в доме в Урчашме. Точнее, чуть дальше — в ближнем кишлаке по дороге на Дарвазу.