На темной стороне Луны
Шрифт:
— Раз мы с вами говорим об этом — значит, нужно, — заметил Тура.
— Ладно! — махнул на него рукой генерал. — Я сделал все, чтобы тебя предупредить. У меня есть личная просьба — думаю, ты мне не откажешь. Иноят-ходжа выехал из Ташкента. Вот-вот будет здесь. Пожилой человек едет, чтобы встретиться с тобой. Ты не должен оскорблять старость, должен его принять. Сами будем пожилыми…
— С ним я встречусь.
— И на том спасибо, — генерал сказал это другим тоном — холодно и злобно. — Все знают, как ты занят, как мало у тебя свободного времени. Боюсь, очень скоро его
— Тура Халматович! — постучала в дверь соседка по лестничной площадке. — Вас почему-то к моему телефону…
— Иду.
— Я так удивилась: мужской голос! Я удивилась, говорю — не тот у вас телефон, нате вам правильный, а он отвечает, не надо, лучше позовите…
Соседка жила одна, мужчины ее не беспокоили. Такой звонок был для нее настоящим событием. Надо будет предупредить, чтобы не хвасталась перед другими соседями, подумал Тура и снял трубку;
— Слушаю, Халматов.
— Устоз! — Это был Какаджан. — Мне удалось поговорить с Нарижняком. Когда я рассказывал про Салима, про операцию с коньяком, он меня все время перебивал. Задавал много вопросов. Записывал…
— Будем надеяться, что он не из учеников Иноята-ходжи, — усмехнулся Тура.
Какаджан неуверенно ответил:
— Этого я не знаю. Он — москвич. Из Прокуратуры республики.
— Так. А что Уммат?
— Думаю, что он даст показания. Он очень любил этого брата, чувствует свою вину. Сейчас он в камере, плачет, жалуется…
— Тебе удалось познакомиться с материалом?
— О гибели его брата? Да.
— Что там? Свидетели есть? Как все случилось?
— Никто не видел. Темная история. К тому же труп обнаружили голым…
Тура помедлил:
— Трусы могли зацепиться за корягу, течением стащило…
— Говорят, что соседи видели на нем много ссадин. Он был истерзанный… Они думают, что над ним надругались. Но не захотели позорить ни парня, ни родителей. Эксперт тоже пошел навстречу родственникам, сразу дал справку. Разрешил захоронить…
Из газет:
Олимпиада вышла на финишную прямую. Сутки остались до того торжественного момента, когда на Большой спортивной арене Центрального стадиона имени В. И. Ленина погаснет Олимпийский огонь. Он горел шестнадцать незабываемых дней. Москва прощается с участниками XXII игр и ее гостями. Но соревнования еще продолжаются. По количеству установленных олимпийских и мировых рекордов Москва превзошла Олимпиаду в Монреале…
Иноят-ходжа, маленький сутулый человек, приехал под вечер. Служебная «Волга» со штырем над крышей въехала во двор; сидевший рядом с шофером офицер вышел первым, открыл дверцу, почтительно помог старичку выбраться. Несмотря на жару, Иноят-ходжа мерз — на нем был чапан, достаточно теплый и простой.
По обычаю Тура встретил старика у дверей с поклоном:
— Здравствуйте. Как здоровье? Как доехали?
На кухне уже кипел самовар. В комнате на столе Тура расставил тарелки с нехитрой едой.
— Спасибо, мой мальчик. — Лицо было все усеяно коричневатыми пятнами старости,
— Садитесь, прошу вас.
Тура проводил его к столу, помог сесть. Сам устроился напротив. Заварил чай.
— Такие дела, мой мальчик, — Иноят-ходжа из вежливости отпил чая, откусил крохотный кусочек лепешки. — Ты не учился у меня. А я учил половину всех нынешних прокуроров, следователей…
— Я слышал об этом.
— Тысячи людей выучил я пониманию закона, а сына единственного — не сумел. Такая беда у меня, — он тронул руку Халматова — пальцы отдавали могильным холодом. — У нас с женой один сын. Сам знаешь, что значит один ребенок в доме. Думали, уже не будет. Не чаяли, не гадали. И родился нехорошо — могли его сразу потерять. И болел. Как болел! Каждый день перед тем, как уснуть, я до сих пор представляю, что он погибает. И когда увижу, что он попал под поезд или утонул, тогда уже знаю — все! И засыпаю. Один умный человек хорошо написал: «Для счастья бывает много причин, а по-настоящему несчастными нас могут сделать только дети…» О тюрьме для Салима я никогда и не думал, мой мальчик…
Тура посочувствовал:
— Может, дело прекратят, с учетом его личности.
— Дело не только в этом. Это ведь страшная болезнь. Сам знаешь, всю жизнь с этим борешься. Мне говорили о тебе. Страшная болезнь, тяжело лечится. Но мы с женой пойдем на все.
Тура подлил ему чая. Старик говорил тихо, будто ему не хватало жизненной энергии, сил, чтобы шевелить языком.
— Дело в другом. Ты же знаешь, мой мальчик, Салим — юрист. Как и ты. Судимость режет его. Он лишится навсегда работы, карьеры, диплома. Он долго не мог найти себе подругу жизни, мой сын. А год назад на него обратила внимание хорошая девушка из уважаемой всеми семьи. Они поженились. Салима ждала прекрасная должность в Ташкенте. А сам он хотел поработать по совместительству в области. Чтобы никто не бросил нам упрек в том, что мы возвысили трутня… Жил в Ташкенте и ездил в Дарвазу… Вот как все вышло!
— Я не знаю, чем вам помочь, Иноят-ходжа.
— Язык — весы ума, мой мальчик. Кто знает — тот всегда говорит обдумывая. В жизни у человека всегда есть два выхода. Тебя еще не допрашивали об этом задержании? — тихо спросил старик.
— Как свидетеля? Нет.
— Салим может вернуться к нормальной жизни в правовой деятельности только чистым, мой мальчик. Если будет признано, что задержание его произошло по ошибке. Подумай об этом, — сказал старик и закрыл глаза. Он был похож на спящую птицу.
— Это невозможно, Иноят-ходжа.
— Все возможно, мой мальчик! Подумай. Всегда есть два выхода. И у тебя, и у меня. И у Салима. И у тех, кто вовлек его в это дело. Я слышал, у тебя большие неприятности, сынок. О, если бы ты смог так же легко убрать все препятствия с моей дороги, как я с твоей! Сразу, конечно, сделать ничего нельзя, но дай мне небольшой срок. И ты вернешься к тому, что у тебя было. Ты возвратишь себе все с большой лихвой. Я пожилой человек, мой мальчик. Я не возьму на душу греха…