На тревожных перекрестках - Записки чекиста
Шрифт:
Только-только посветлело небо, я был на ногах и обходил стоянку. Бойцы и командиры спали на еловых ветвях, укрывшись полушубками, шинелями, тесно прижавшись друг к другу. Над спящими клубилось морозное Дыхание, многие ребята были бледны от усталости и недоедания.
Начальник разведки Дмитрий Меньшиков от холода запрятал руки под мышки, а ноги у него дрожали. Какие мучения принимают люди, подумал я с горечью. Пройдет много лет, ими будут гордиться, воспевать их подвиги. Все правильно. Но как передать, какими средствами воспроизвести неисчислимые испытания, выпавшие на их долю, и ни с чем не сравнимую меру их стойкости, предельной
Когда Меньшиков проснулся, я велел ему послать разведку в северном направлении с заданием определить, намного ли мы оторвались от карателей. Утро 6 ноября было тихим, орудийные раскаты смолкли. Кто знает, быть может, удастся спокойно встретить праздник?
Дмитрий Александрович тотчас распорядился, и на разведку отправились сибиряки Анатолий Чернов и Иван Леоненко, а также Костя Тихонов и Валя Сермяжко. Постепенно проснулся весь лагерь. Несмотря на морозное утро и всяческое неустройство, атмосфера была предпраздничная. Бойцы брились у костров, умывались. Некоторые, спортсмены, раздевшись по пояс, натирались молодым снежком, весело гогоча и поглядывая на наших девушек. Их было в отряде несколько: Нина Маслова, Валя Васильева, Мария Сенько и другие комсомолки, боевые девчата.
Был у нас и подросток Долик Сорин, очень любивший лошадей и потому приставленный к ним в качестве начальника конного парка.
Пока длился утренний туалет, я дал Меньшикову пачку немецких марок и послал в свободную от оккупантов деревушку Жеремцы за продуктами. Дмитрий Александрович мужик был не промах и вернулся на двух санях, уставленных горшками, чугунками и котлами. От них завораживающе пахло свежими щами и свиным гуляшом.
– Ну Димка!
– сказал я восхищенно.
– Рад стараться, Станислав Алексеевич,- бойко заговорил Меньшиков.- С праздничком вас!
– Молодец!
– Скажите спасибо нашим добрым советским домохозяйкам. Решили порадовать лесных жителей по случаю наступающего праздника.
Подошли комиссар Морозкин, лейтенант Кусков и вместе со мной порадовались расторопности начальника разведки.
– Слушай, старший лейтенант,- сказал Морозкин,- а не возглавишь ли ты по совместительству и хозяйственную часть?
– Никак нет, товарищ комиссар, боюсь.
– Такой орел и боится,- подзадорил его Тимофей Кусков.
– Прогорю, товарищи командиры,- ответил Меньшиков.- Жулики меня облапошат.
К праздничному завтраку возвратились четверо разведчиков и доложили, что мы оторвались от преследования и пока находимся вне досягаемости карателей. Я передал шифровку в Центр и получил ответную. Когда весь отряд позавтракал, Морозкин зачитал бойцам радиограмму: Москва одобряла наши действия и поздравляла с 25-й годовщиной Великой Октябрьской революции.
В ельнике прозвучал "Интернационал". Мы пели его не очень складно и неровно, большей частью простуженными голосами, но если б кто-нибудь из тех, кто искал нашей гибели в заснеженных лесах, услышал бы нас, у него в глазах потемнело бы - столько грозной страсти мы вкладывали в наше неумелое пение.
Вечером радист Лысенко принял приказ Верховного Главнокомандующего. Родина встречала октябрьскую годовщину в обстановке нависшей опасности. Враг ворвался в Сталинград. Шла грандиозная битва на Волге. Борьба с иноземным нашествием
Константин Сермяжко читал приказ вслух притихшему отряду: "От исхода этой борьбы зависит судьба Советского государства, свобода и независимость нашей Родины".
Были в приказе и строки, адресованные непосредственно нам, сражавшимся во вражеском тылу. Костя сделал небольшую паузу и прочел, отчеканивая каждое слово: "Раздуть пламя всенародного партизанского движения в тылу у врага, разрушать вражеские тылы, истреблять немецко-фашистских мерзавцев".
Завершал приказ грозный лозунг военной поры: "Смерть немецко-фашистским захватчикам!"
– Смерть! Смерть!
– раздались возгласы бойцов и командиров.
Лес ответил раскатистым эхом.
На праздник я дал всему личному составу как следует отдохнуть, а 8 ноября мы устроили партийное собрание. Хотя отряд давно стал объединенным, но парторганизаций у нас все еще было две, и настала пора слить их в одну. Повестка дня была такая:
1. Выборы партийного бюро.
2. Прием в партию.
3. Отчет о проделанной работе отряда.
Присутствовали 32 члена партии и 16 кандидатов. Председателем собрания выбрали меня, секретарем - политрука Сермяжко.
Выборы партбюро прошли быстро и слаженно. Коммунисты были единодушны в выдвижении кандидатов и голосовании. Секретарем бюро вновь стал Николай Кухаренок, членами бюро выбрали Кускова, Сермяжко и меня.
Перейдя ко второму вопросу, президиум стал зачитывать заявления вступающих. Среди них было заявление лейтенанта Усольцева: "Прошу первичную партийную организацию принять меня в члены ВКП(б), обязуюсь быть искренним коммунистом, обязуюсь беспрекословно выполнять все распоряжения партийных органов. В боях за дело любимой Родины буду биться с фашистскими захватчиками до полного их уничтожения. Для дела партии в любую минуту готов отдать жизнь. Константин Усольцев".
Выступавшие говорили о Косте как о храбром командире, подкрепившем свой кандидатский стаж отличными боевыми делами. Перечислили успешные диверсии, которыми он руководил, вспомнили недавний разгром эсэсовской роты. Лучшей политической характеристики не придумаешь, двух мнений быть не могло, и собрание единогласно приняло лейтенанта в члены партии.
Второе заявление принадлежало лейтенанту Ивану Любимову, вступившему в наш отряд весной. Это был тот самый окруженец, который буквально заставил меня зачислить его и потом отличился в рельсовой войне. Он просил принять его кандидатом в члены ВКП(б), но с ним дело обстояло сложнее, поскольку человек побывал в плену. Я предварительно беседовал с Иваном и дал ему партийную рекомендацию. Когда на собрании послышались реплики "плен, плен", мне пришлось подняться и сказать:
– Товарищи коммунисты, одно это слово еще ни о чем не говорит: в плен попадают по-разному и держатся в плену тоже по-разному. Пусть Любимов, рассказывая свою биографию, подробно осветит собранию этот вопрос, чтобы никаких неясностей не оставалось.
Любимов очень волновался, с трудом подбирал слова. Начал он так:
– Вся жизнь моя связана с партией, а я до сих пор еще не в ее рядах... В начале войны в своем полку собрал необходимые документы, задумал подать заявление... Шли тяжелые бои, враг навалился огромной силой, мы отступали. Меня ранили, попал в плен.