На участке неспокойно
Шрифт:
— Доненько! Доненько! — произнесла она почему-то шепотом.
— Ох, мамо, мамо! — Не знавшая раньше ласки, Рийя уткнулась головой в грудь свекрови и неожиданно разрыдалась.
Пелагея Федоровна еле сдерживала себя, чтобы тоже не заплакать. Она гладила золотистые волосы невестки шершавой морщинистой рукой и приговаривала:
— Поплачь, доненько, поплачь немного…
«Первенец!» — задыхалась старушка от счастья.
Нет! Она ничего не пожалеет для него. День и ночь будет. находиться с ним. У него будут такие же, как
— Мама! — Рийя подняла голову.
— Что, дочка?
— Боюсь я!
— Родная ты моя! — снова привлекла Пелагея Федоровна к себе Рийю. — Не бойся. Мы же с тобой все время будем,
— Вася! — тихо позвала Рийя.
— Где же он? — спохватилась. Пелагея Федоровна,
— Я здесь, — шагнул от дверей Василий.
— Что же ты нас бросил? — радостно упрекнула Пелагея Федоровна. — Нешто так можно? Мы тут одни, не знаем чем заняться.
— Все, что ни делается, все делается к лучшему, — ничего другого не смог придумать Василий.
— Нам пора, — напомнила Рийя.
— Посидели бы сегодня дома, — попросила Пелагея Федоровна.
— Завтра будем целый день с тобой, — пообещал Василий.
— Мы еще не всех позвали в гости, — спохватилась Рийя.
— Кого же вы думаете приглашать? — спросила Пелагея Федоровна,
— Всех друзей-товарищей.
— Ну, что же, всех так всех, — согласилась мать. — Вон сколько всякой всячины накупила!
Вскоре Василий и Рийя ушли в штаб дружины. Пелагея Федоровна присела на диван и снова подумала о внучонке. Она уже мысленно представляла его. Вот он тянет к ней маленькие пухленькие ручонки и говорит: «Ба-ба! Ба-ба! Ба-ба!».
ОПЕРАЦИЯ «ЧЕРНАЯ ЗМЕЯ»
1.
В кафе было человек десять. Они сидели за металлическими столиками и неторопливо попивали из кружек пиво. У прилавка стоял высокий худой мужчина и, тупо уставясь в ладонь, перебирал деньги.
— Готов! — весело сказал о нем Равиль Муртазин, обращаясь к Анатолию Депринцеву. — А ты почему сегодня кислый, как тысячу дьяволов? Уж не заболел ли?
— Хуже…
— Что такое?
— Жена найдет себе другого, а я такую — никогда, — на ходу переделал Анатолий слова старинной песни. — Выгнала, как подонка…
— Поздравляю! — крепко пожал ему руку Муртазин. — Наконец-то обрел свободу! Обмоем?
— Не-ет… Обдумать надо, как жить да быть.
— Ерунда! Выпьем еще по кружке пива и что-нибудь придумаем.
Посмотрев на мужчину, стоявшего у буфета, Анатолий невольно поежился. Сколько раз его самого видели таким! Сколько раз он также вот считал медяки, боясь, что не хватит на сто граммов или на кружку пива. Как низко все-таки может опуститься человек, оказавшийся во власти «белой головки»! Нет, к черту все, надо браться за дело. Сейчас выпью еще кружку и уйду.
— Может, по сто пятьдесят пропустим? — предложил Равиль. — Причина, брат, веская: думать будем не о чем-нибудь — о судьбе.
Анатолий неуверенно произнес:
— Не стоит…
— Как хочешь… Ритуля, — подмигнул Равиль буфетчице, — налей нам по кружечке жигулевского
Рита повела плечом:
— Что-то давно вас не видать.
— Заняты, Ритуля. Работаем, можно сказать, как волы. Только сегодня выкроили немного времени, чтобы посетить ваше прекрасное заведение…. Пожалуйста, дай еще сыру, — принимая кружки, сказал Равиль.
Они сели в угол за свободный стол.
— За твою свободу, старик!
Выпили одним залпом.
— Бери сыр.
Анатолий неохотно пожевал и возвратился к разговору о своей судьбе:
— Вчера был суд. Развели, значит. Во-от…
— Великолепно! Все юридически оформлено. А чувих я тебе найду — пальчики оближешь! Рита, еще по одной!
— Нет, хватит.
— Мы так давно не виделись! Или ты не дорожишь нашей дружбой? Я всегда считал тебя идейно выдержанным парнем!
— Ну, ладно, давай, — согласился Анатолий.
Равиль подошел к Рите.
— Наполни, красавица, еще разок… Стоп! — остановил он, когда она наполнила до половины кружку Анатолия. — Сюда сделай граммов сто столичной… Люблю ерш!
— По последней, — вяло сказал Анатолий.
— По последней, — подмигнул Рите Муртазин.
— Это пиво как будто крепче.
— Наверно, из другой бочки, — отозвался Равиль.
— Да, значит… Надо куда-то на работу устраиваться. Наверно, махну в Ташкент.
— Ташкент, говорят, город хлебный, но я бы на твоем месте остался здесь. Что, у тебя друзей нет в Янги-шахаре? — засыпал вопросами Муртазин.
— Не хочу глаза мозолить ей… и ему…
— Это кому же'«ему»? — прищурился Равиль.
— Знаешь ведь, чего спрашиваешь, — махнул рукой Анатолий. — Голикову, участковому…
— Снюхалась, подлюга? Потому и выгнала, — начал разжигать Анатолия Муртазин. — Теленок ты, ей-богу. А еще поэт!
— При чем тут поэт? — вскинул голову Депринцев.
— А при том, что традиции вы, нынешние рифмоплеты, забывать стали. Пушкин, Лермонтов за баб спуску не давали!
В кафе вошел Эргаш Каримов. Прислушавшись к разговору, он подошел к столику, за которым сидели Муртазин и Депринцев, и спросил;
— Это кому вы спуску не даете?
— Ба! — вскочил Равиль. — Две головы хорошо, а три еще лучше.
Он тут же рассказал Каримову о неприятностях Депринцева. Эргаш панибратски хлопнул Анатолия по плечу:
— Всякая беда поправима, а твоя тем более. Нашел из-за чего хныкать. Вот подзаправимся сейчас и сегодня решим все твои проблемы и с жильем, и с работой, и с женообеспечением… Рита! — Он взял Депринцева под руку и крепко сжал ее повыше локтя. — Надеюсь, что ты все-таки выпьешь с нами по стаканчику. Мы так давно не виделись.