На узкой лестнице (Рассказы и повести)

Чернов Евгений Дмитриевич

— Маман, — как настоящий француз, с прононсом — все-таки умеют в Москве преподавать языки. — Маман, я все обдумал и могу доложить: наша квартира нуждается в другой планировке. Вот эту дверь надо сюда, а здесь проложить новую стенку. Тогда у нас будет две изолированных комнаты. Одна — моя, другая — твоя.

Татьяна Викторовна пригладила сыновние вихры:

— Ну, что ты так сразу…

— Дальше будет тяжелее.

— Может, еще меняться будем.

— Нет, — покачал головой Виталик. — Я уже думал. Нашу квартиру ни на что не обменяешь. Во-первых, дом угловой,

а этаж последний. Во-вторых, с двух сторон трамваи. Ты пошла бы в этот адский грохот? Я — тоже. А перегородку сделать можно. Помнишь, мы видели у Евграфовых? Главное, найти хороших строителей.

Татьяна Викторовна смотрела на Виталика сквозь легкую дымчатую пленку, которая иногда появлялась, когда женщина вплотную соприкасалась с интеллектом сына, его житейской цепкостью — одинокая женщина может себе это позволить — и еще раз порадовалась, какой разумный у нее сын. В доме настоящий мужчина.

Стали искать хорошего мастера и, после долгих мытарств, вышли на Васю.

В помощи Вася никому не отказывал и, как только Татьяна Викторовна дозвонилась до него, тут же приехал посмотреть, что там у них за работа.

Он повесил в прихожей берет, достал из кармана круглую рулетку.

— Какой хороший карапуз, — потрепал он вихры Виталика. — Сынишка, поди? А мамка сама еще девочка.

Этакая бестактность электрическим током прошла через Татьяну Викторовну, и ее узкие прямые плечи, обтянутые рубашкой «сафари», качнулись.

— Виталик, покажи дяде, что мы хотим.

— Вон, у меня план, — сказал Виталик.

Вася бросил в бумажку беглый взгляд.

— Сам чертил?

— Да-а…

— Светлая головка, — снова притронулся он к Виталикиным вихрам. И сердце у Татьяны Викторовны чуть-чуть отпустило.

Потом Вася прошелся по всем комнатам, заглянул в ванную и на кухню, что-то замерял своей шуршащей рулеткой, записывал в тетрадку какие-то цифры. Все так деловито и быстро, что Татьяна Викторовна и Виталик едва успевали поворачивать головы. Сосредоточенность мастера их парализовала, как будто бы он заиграл на волшебной флейте.

— Ясненько, — сказал он, пряча тетрадь. — А что у вас есть из материалов?

— Ничего! — с достоинством ответила Татьяна Викторовна. — Может, вы поможете?

— Материал изыскивать — не книжки читать, — добродушно сказал Вася, и ничего обидного в его словах не было, потому что в тембре Васиного голоса прорезалась та желанная струна, которая заверяла: и материал изыщет, и в дело его пустит.

— Завтра приступим.

И тут Татьяна Викторовна сформулировала самый трудный для себя вопрос:

— А сколько все это будет стоить?

— Сколько? — Вася поднял плутоватые глаза к потолку, сложил губы бантиком. — Нет, просто так не могу, вечером покумекаю над калькуляцией и выложу точную цифирь.

После первого своего явления Вася неожиданно пропал, на телефонные звонки не отзывался, и Татьяна Викторовна потеряла покой. Ей все определенней казалось, что она чем-то обидела этого большого добродушного человека, производственного мастера.

Может, неверием своим, скептицизмом, что ли; вот и про стоимость ремонта спросила. А вдруг с точки зрения ремонтника это бестактно? Татьяна Викторовна была глубоко убеждена, что простые люди интуитивны, у них сильно развиты простые чувства, которыми они чуют добро и зло. Мощный пласт подсознания. До чего же обидно… Что теперь делать одинокой женщине: искать ли новых мастеров или все-таки дожидаться Васю? И опять сложности: если дожидаться, то сколько? Если искать новых, то где их искать? И время поджимает — надо готовиться к лекциям. Одно к одному! Одно к одному!

У Татьяны Викторовны был такой характер — если в жизни ее случались неполадки, винила в этом она только себя. А поскольку всегда где-нибудь что-нибудь не складывалось, то и лицо ее постоянно было печальным. Большой промышленный город вселял в нее какой-то смутный первозданный страх. Ей казалось, что даже одеваются люди одинаково, И ни одной родственной души, не к кому зайти поплакаться. Единственное, что в этих условиях сделать было просто необходимым: определить Виталика в так называемую «иностранную» школу. Учиться надо с детства, чтобы быстрее приступить к созиданию.

Переживания Татьяны Викторовны насчет ремонта были напрасны. Вася появился, и, как он обещал, с товарищем. В руках у товарища была старомодная брезентовая сумка, и когда он ставил ее в прихожей, получился глухой звук, словно в сумке был булыжник пудика на полтора. Не мешкая, не тратя лишних слов, они сдвинули мебель в одну сторону, покрыли мягкие предметы газетами и приступили. На тот кусок стены, который нужно было убрать, они набросились с энергией голодных тигров. Они рвали ее на части, и у Татьяны Викторовны было четкое ощущение, что каждый хочет урвать кусок побольше. Виталик постоянно заглядывал в свой чертежи был весьма доволен, что все пока шло так, как он определил. Заодно специалисты вынули прежнюю дверь вместе с косяком.

— Она еще может пригодиться, — сказал Вася. — Если на складе нет, приспособим эту. Покрасим и стекло заменим на узорчатое.

Товарищ использовал любую паузу и вытирал обильный нездоровый пот.

А после мастера убрали за собой мусор, вынесли его в мешках, которые Татьяна Викторовна нашла на антресолях. С последней обратной ходкой они принесли с собой бутылку, завернутую в пустой мешок.

— Дай, хозяюшка, кусочек хлебца, — попросил Вася. — Мы немного посидим на кухне, обсудим дальнейшие дела.

Она приготовила стол.

— Прошу, к нашему, так сказать, шалашу, — пригласил Вася.

— Что вы, спасибо, — содрогнулась Татьяна Викторовна. Эту большую бутылку как будто коптили над свечой, на ней были видны прилипшие ворсинки от мешка.

Татьяна Викторовна вышла, и едва она успела закрыть дверь, как послышался голос товарища:

— За ваше здоровье. Ну, будем, — и сдавленный, задушенный на корню вопль облегчения.

— Гаражи стали дороже, — сказал Вася.

— Мечтаю еще! Сразу! За ваше здоровье!