На узкой лестнице (Рассказы и повести)

Чернов Евгений Дмитриевич

Танечка наконец-то распеленала щенка; длинный, на коротких лапах, с большой, наверняка сообразительной головой, он сразу же отправился в свой угол, где лежала подстилка, а Танечка стала аккуратно складывать его одежду. А это, как увидел Андрей Иванович, была самая настоящая одежда: некое подобие кофты, что-то еще, напоминающее поддевку, и, наконец, попона с темно-вишневым подбоем.

— Одежды, как у царевича, — сказал Андрей Иванович. — Надо же, сколько всего.

— Много, — согласилась Танечка. — И все импортное.

— Французское, — обронил Витя,

не отрываясь от рисования.

— А вот и нет, из Англии. Дядя Армен говорил же.

— Ты что, лейблы не видишь? Дядя Армен может уже и не разбираться, его сейчас в Европу не пускают.

— А вот и нет, бабуля говорила: пускают.

Дядя Армен был личностью во всех отношениях необыкновенной. Над любой толпой его седеющая, модно подстриженная голова возвышалась, подобно маяку. И в житейском водоеме он скользил изящно и легко, и никаких бурунов за спиной, царь-рыба, да и только. Вот что значит сменить много профессий, а начинал дядя Армен с перепродажи джинсов, но сейчас уже никто не помнит об этих детских шалостях. Сейчас он директор едва ли не самого крупного в городе Дворца культуры.

А женат дядя Армен был на сестре Марины. А Марина была в сто раз привлекательней своей сестры. И дядя Армен устроил так, чтобы сестры жили в одном дворе.

Таксенок обошел свое место, но так и не прилег, по всему чувствовалось: тяжело у него на душе.

— Опять скулит, — сказала Танечка.

— А ты как думала, — откликнулся Витя. — Круглый сирота, ни мамы у него, ни папы.

И дети вдруг, не сговариваясь, взглянули на Андрея Ивановича, как бы убеждаясь в его присутствии.

— Жалеть собачку надо, — пробормотал он.

— Вот забирай его и жалей, — появилась Марина. — Почему бы тебе не взять сиротку?

И по тому, как неожиданно появлялась Марина, Андрей Иванович понял — совсем не кухонными делами занята она, а стоит за дверью и все происходящее в комнате держит под контролем.

— Кстати, я вам что-то принес, — Андрей Иванович достал из дипломата пакет с кедровыми шишками, их он привез из недавней командировки в Сибирь.

— Как здорово, — обрадовались дети, — самые, самые настоящие.

— Пять — маленькой, — сказал Андрей Иванович, — а пять — маленькому.

Танечка стала с недоверчивостью рассматривать шишку:

— Это правда, орешки в ней самые настоящие?

— Отколупни один и посмотри, если не веришь, — это Витя.

Танечка тут же стала складывать шишки в свою сумочку.

— Витя, я тебе оставлю четыре, а себе возьму шесть. Одну я положу в кормушку снегирю.

— И заведется у тебя белочка, — сказала Марина.

Она села в сторонке, мерзла, наверное, обхватила плечи руками. Серым и припухшим показалось ее лицо Андрею Ивановичу. Еще лет пять назад, в период их развода, даже после болезни она выглядела куда лучше. По низу, по травянистому вьетнамскому паласу, шел сквознячок — ощутимо прихватывало ноги.

— Можешь еще одну шишку забрать, — благодушно взмахнул фломастером Витя. — Мне вон отец, может, еще принесет, а ты где их там возьмешь, в деревне.

— Не

деревня, а город. Автобусы ходят, какая же это деревня? Тоже, Витя, скажешь.

— Все равно бери.

— Бабуля говорит: летом снегирь улетит.

— А у нас таксенок останется.

Танечка поджала губы, что-то прикидывая; ясный и высокий лоб ее покрылся смешными морщинками, руки лежали на коленях по-старушечьи безвольно — такое вот серьезное раздумье одолело ее.

— Витя, подари нам таксенка, я буду ему мамой.

Витя вдруг разволновался, живо повернулся на стуле к сестренке.

— Да? А вот и нет. Вы и так живете, как буржуи.

— А вы тоже, а у вас цветной телевизор.

— А он, если хочешь, давно перегорел.

— Дети, ну хватит вам, неужели поговорить больше не о чем, видитесь-то раз в год. И отец вот пришел. Танечка, покажи отцу новый танец.

— Да ну-у…

— Станцуй, маленькая, очень интересно, — попросил Андрей Иванович.

Танечка покраснела, опустила взгляд, было видно, как хочется ей станцевать и как стесняется она.

— Пам, пам, пам, — захлопала Марина в ладоши.

— Ладно, давай, — сказал Витя.

Танечка вышла на середину комнаты и, сама себе подпевая, стала покачивать плечами и медленно приседать. Потом отставляла то одну ногу, то другую, движения ее становились все быстрей… Трогательно было смотреть на танцующую малышку в полупустой холодной комнате, да так, что спазм перехватил горло. Андрей Иванович всматривался в ее лицо, искал свои черты, которые он хорошо знал по детским фотографиям. И каждая найденная черточка — прямая линия рта, такие же маленькие уши, волнистые густые волосы — отзывалась в сердце болевым импульсом. Совсем некстати, но только сейчас он вдруг понял: оказывается, всегда раздражала его голая противоположная стена — там должны быть стеллажи с книгами. Интересно, Витя действительно читает или только говорит, что читает. Надо бы позаботиться о книгах.

Танечка закончила танец, резко вскинула ручонки, разжала кулачки и воскликнула: «Хэлло, олл райт!» Все даже вздрогнули, а Марина вскочила, обняла дочку, прижала к себе и запричитала:

— Какая молодец! Ай да дядя Армен, смотри, как быстро научил, всего за один час.

Танечка освободилась от ее рук, и Вите:

— У дедули есть ружье. Когда таксенок вырастет, дедуля возьмет его на охоту.

— Ха-ха, когда я вырасту, у меня тоже будет ружье. Шишки отдал? Отдал. А таксенка не получишь и не думай. Он у нас импортный.

— Да господи… Дети, отец пришел. Неужели отцу нечего рассказать? Может, ты действительно заберешь эту паршивую собачонку? — обратилась она к Андрею Ивановичу. — За этот день она мне всю душу вымотала. А чего, возьми, возьми, тебе тоже надо о ком-то заботиться. Красивая будет старость.

— У тебя тоже не тусклая…

— Витя, Витя, смотри, что таксенок делает…

— А ты как думала, это делают все, даже львы.

— Ну что ж, пожалуй, пора, — сказал Андрей Иванович и встал.

— Посиди еще немного, — попросила Марина.