На вершине власти
Шрифт:
– Спокойно, спокойно, – бормотал Уланов. – Подсветим, когда потребуется, видно будет лучше, чем днем.
К нему подошел какой-то малый в летной кожанке, поинтересовался:
– Ты, что ли, готов, Уланов?
– Я всегда готов. Как юный пионер.
Через минуту обнаружилось, что лететь им предстояло под прикрытием двойки боевых вертолетов. В прошлом году, во время аналогичной операции, посольский вертолет был обстрелян с земли, и с той поры «охотники» не вылетали без сопровождения.
Малый в кожанке побрел к
– Больше тысячи выстрелов в минуту. Сегодня этот недомерок покажет, как они работают.
И почему-то с остервенением сплюнул при этих словах.
Поднялись и летели в полной темноте довольно долго, внизу не было ни огонька, так что казалось – никакой земли и жизни на ней нет, и только одни они, заблудившись в пространстве, устремляются куда-то в еще более глубокий мрак. Это было странное чувство. Словно их души остались в прошлом и они за него уже не отвечали. Они исчезли, испарились, а с испарившихся – какой спрос?
Хомутов забился в дальний угол, ему хорошо было сейчас от плотно обволакивающего одиночества. В конце концов он не заснул, а забылся, когда же вновь осознал себя в реальности, в салоне происходило какое-то движение. Кто-то отодвинул боковые двери, ворвался упругий, все еще горячий воздух. Уланов включил прожектор, и Хомутов снова обрел систему координат: они летели над землей, совсем низко, и белый луч суматошно шарил по сухим склонам холмов.
Подобрался Онуфриев, прокричал Хомутову в ухо, стараясь превозмочь гром двигателя:
– Давай к дверям, Паша! Пристегнись карабином, чтобы не вывалиться.
Он помог Хомутову устроиться поудобнее, подал автомат. Луч прожектора наконец-то наткнулся на то, что искал, – стадо в полтора десятка туранов, ошалев от шума и ослепленное ярким светом, бросилось вниз по склону холма. Вертолет заскользил вслед за ними, словно привязанный.
– Они теперь так и будут бежать по лучу! – прокричал Онуфриев. – Подойдем ближе – бей очередями!
Вертолет опустился еще ниже и теперь хищной птицей болтался над горсткой обезумевших животных. Хомутов прицелился, и когда услышал выстрелы соседей, тоже нажал спусковой крючок.
Он не успел расстрелять второй рожок, когда их вертолет, заложив крутой вираж, развернулся и рванул обратно, к вершине холма, откуда они начинали атаку. Машины сопровождения летели рядом, держась позади. Онуфриев жестами показал: все, конец, охота завершилась.
– Как, уже? – удивился Хомутов.
Их вертолет опустился на землю. Теперь, в свете прожектора, Хомутов увидел трупы туранов. Их было с десяток, не меньше.
Онуфриев и Баграев направились по склону холма вниз. Появился Уланов, остановился рядом, спросил после паузы, стараясь казаться безразличным:
– Мы что – в ссоре?
– Нет, с какой стати?
Уланов
– Это все из-за Люды?
Хомутов пожал плечами.
– При чем тут Люда?
– Но если она ни при чем – какого дьявола?
– Никто не виноват, Дима. Дело во мне. Знаешь, бывает ощущение, что ничего уже не исправить. Мне вот уже за сорок – и что? Все эти годы – псу под хвост. Я – никто. Понимаешь? Просто никто, пустое место.
– Брось, – поморщился Уланов. – Через это, по-моему, все проходят. Сорок – критический возраст. Оглядываешься по сторонам, пытаешься итоги подбить – и начинает казаться, что все время шел куда-то не туда, впереди – тупик, и никакой радости. Ты оглянись…
– Я уже оглянулся, и тошно мне стало.
– Ты что-то решил?
– Уеду, пропади оно все пропадом.
– Домой?
– Да.
– Что ж, – Уланов пожал плечами, отвернулся, носком тяжелого ботинка ковырнул суглинок.
Внизу, на склоне, Онуфриев с Баграевым копошились над телами животных.
– Разве не лучше охотиться днем? – спросил Хомутов.
– Нет, не лучше. Днем тураны бросаются врассыпную. А ночью бегут кучно, держатся в луче, – пояснил Уланов и сразу, без всякого перехода, спросил: – А Люда? Она с тобой?
– Откуда я знаю?
Больше они на эту тему не говорили.
Хомутов пошел помочь спутникам. Онуфриев яростно рубил головы злополучным туранам, весь перемазанный кровью.
– Варвары, – буркнул Хомутов. – Хотя бы мясо брали…
– Не годится, – ответил Баграев. – Жесткое, как подошва. И козлом разит. Его сутки вываривать надо.
Головы, управившись, побросали в вертолет.
Снова пришел малый в кожанке, задребезжал недовольно:
– Вы чего возитесь? Утро скоро.
– А тебе невтерпеж? – хмуро спросил Уланов. – Пострелять охота?
– Ага, – ухмыльнулся малый. – Есть такое дело.
– Не надоело?
– Не-а.
Уланов поднялся в кабину, зло хрястнул дверцей.
– Двинули, – сказал Онуфриев.
Вертолеты оторвались от склона, заскользили вниз. Тот, который пилотировал летчик в кожанке, вырвался вперед и врубил прожектор, как это делал Уланов. Семью туранов он нащупал минут через двадцать, опустился ниже, и внезапно от вертолета к испуганному стаду протянулись огненные нити.
– Пушка, – крикнул на ухо Хомутову Онуфриев. – Фарш делает.
– Зачем?
– Просто. Кайф у него такой.
Расстреляв боезапас, вертолет сыто отвалил в сторону, пропуская машину Уланова вперед.
Над горами уже розовело. Все, кроме пилотов, спали, утомленные охотой. Когда их вертолет пошел на посадку, Хомутов открыл глаза и увидел солнце – переход из ночи в день был таким неожиданным, что он непроизвольно зажмурился.
Их уже поджидал грузовик. Они побросали тураньи головы в кузов, потом Хомутов подошел к Уланову, взял его за локоть.