На вершине власти
Шрифт:
Из отделения она вышла, когда совсем стемнело. Миновала ярко освещенную проходную и окунулась в сумрак. Фонари не горели, только свет редких автомобильных фар освещал дорогу.
– Она! – встрепенулся Бобо.
– Ты уверен? Темно.
– Она, – повторил Бобо, нащупывая под одеждой оружие.
– Ступай! Делай все, как сказано.
Бобо выскочил и словно тень заскользил следом за Людмилой. Салех завел двигатель и тронул машину.
Людмила, услышав урчанье автомобиля за спиной, поначалу не придала этому значения. Возможно, кто-то из своих возвращается в посольский городок. Она
Она не успела даже крикнуть. Бобо выстрелил, звук выстрела был слабый, ткань плаща заглушила его. Последнее, что она слышала, падая, – приближающийся рокот двигателя.
Бобо застыл над ней, словно в нерешительности, и Салех, у которого нервы окончательно сдали, рявкнул, высовываясь:
– В машину! Быстро!
Им еще предстояло выбраться из города. Бобо упал на заднее сиденье, хлопнул дверцей. Джип рванул с места. Отъехали с километр, прежде чем Салех опомнился – следовало наехать на тело женщины, чтобы была полная гарантия.
67
Список лиц, которые должны были сопровождать президента при посещении советского госпиталя, Хомутов читал со все возрастающим раздражением. Ему поначалу все представлялось иначе: несколько человек охраны, полная свобода действий, никаких помех. На деле выходило как на дипломатическом приеме – толпа лишних людей, не протолкнешься. И если он даже увидит Людмилу, что он сможет сказать ей при таком количестве чужих ушей? В списке были посол, оба его заместителя, советский военный атташе – этот-то на кой черт, спрашивается? С джебрайской стороны – министр обороны, министр здравоохранения, министр сельского хозяйства. Кто этот список составлял? Хомутов швырнул листок, хотел было позвать Хусеми, но тот уже сам входил в кабинет, имея крайне озабоченный вид.
– Что это за список? – спросил Хомутов раздраженно.
Хусеми на список взглянул лишь искоса и, еще не пройдя и половины расстояния до стола, взволнованно заговорил:
– Звонок из советского посольства, товарищ Фархад. Чрезвычайное происшествие – вчера вечером совершено нападение на гражданку СССР.
– Что случилось?
– Судя по обстоятельствам дела – покушение.
– Она жива?
– Нет.
Хомутов опустил голову.
– Значит – все отменяется? – спросил он глухо.
– Советские подтверждают свое участие в мероприятии, но посол счел своим долгом предупредить о происшествии.
Хомутов проговорил:
– Вели подать машину.
Он молчал все время, пока они ехали к госпиталю, и только у госпитальных ворот немного собрался, увидев советского посла и множество встречающих. Президентский «мерседес» встал, Хомутов вышел из него и направился навстречу Агафонову, выхватив взглядом из толпы стоящего неподалеку Бахира. Лицо его было настороженным и тревожным, и сердце Хомутова на миг дрогнуло. Впрочем, чутье подсказывало ему, что сейчас опасаться не следует. Бахир в этой ситуации безвреден, а выглядит так оттого, что уже посвящен в детали вчерашнего нападения и сознает, что за
Агафонов, имевший крайне удрученный вид, поздоровался, и уже вторая фраза его была:
– Вот какие дела стали твориться в Хедаре, товарищ Фархад! Буквально в центре города, нагло, в открытую…
В его голосе слышалась горечь.
– Я приношу свои соболезнования, – сказал Хомутов. Желваки на его скулах вспухли.
Он поймал себя на том, что ему хотелось произнести эту фразу по-русски.
– К сожалению, не до конца продуманные шаги нередко приводят к трагическим последствиям.
– Что вы имеете в виду? – сухо осведомился Хомутов.
Они направлялись по асфальтированной дорожке к главному корпусу госпиталя.
– Стоило дать послабление бандформированиям на севере, как это сейчас же отозвалось в столице. Результат – вспышка террора, – сказал Агафонов.
Это был прямой упрек президенту.
– Я полагаю, у нас еще нет достаточных оснований связывать эти факты. Расследование не окончено, – проговорил Хомутов, но в его голосе не было твердости.
– В этом случае все сомнения можно отбросить, – покачал головой посол.
Бахир шел позади них, напряженно вслушиваясь в разговор. Хомутов выбрал момент, когда Агафонов оказался чуть впереди, и, едва сдерживая бешенство, прорычал:
– Как это могло случиться?
– Мы ищем убийцу, используя все наличные силы, – уклончиво отвечал Бахир.
– Но почему – женщина? В чем смысл?
– Ответа пока нет.
Он лгал. Жертву министр выбрал вполне осознанно. Женщина, русская, медик – это должно было иметь шумный резонанс. Трудно было найти лучший вариант. Советские встанут на дыбы, для них это – отличный повод надавить на Фархада, поскольку они недовольны им в последнее время, это видно невооруженным взглядом. Его вынудят снова ввязаться в боевые действия.
Агафонов вдруг обернулся к приотставшему Хомутову.
– Министерство иностранных дел в Москве готовит ноту. Меня уже поставили в известность. Следует ожидать ее завтра-послезавтра.
Хомутов взглянул на Бахира. Тот неопределенно пожал плечами.
– Мнение Москвы однозначно, – продолжал Агафонов. – Необходим решительный отпор силам реакции.
– У вас есть соображения? – поинтересовался Хомутов, вновь начиная раздражаться.
Они вошли в здание госпиталя. Просторный холл был безлюден, словно персонал и больные были спешно эвакуированы, и едва Хомутов вступил туда – он увидел в этой пустоте среди охапок цветов портрет, наискось пересеченный креповой лентой. Хомутов захлебнулся воздухом и встал как вкопанный. С портрета на него смотрела с печальной улыбкой Людмила.
Агафонов, стоявший рядом, выдержал приличествующую паузу, после чего негромко проговорил:
– Она была совсем еще молода.
И только сейчас Хомутов окончательно осознал, что та женщина, которую вчера вечером застрелили в упор, и Люда – одно. Открытие это было столь ужасающим, что не умещалось в уме. Он стоял в этом голом, пропахшем йодоформом помещении невыносимо долго, пока не ощутил на себе напряженных взглядов свиты.
– Бандиты пролили кровь беззащитной женщины, – сказал Агафонов в тишине. – Нет им прощения!