На восходе луны
Шрифт:
— Да при чем тут моя мама?! — вспылил Каламухин, забыв даже об аристократичной, как он считал, манере разговора. — Она не сделала тебе ничего плохого! Она просто пыталась тебя научить качественно ухаживать за мной!
Марина зло усмехнулась:
— Ну вот за это и скажи ей спасибо. Не за то, что она сделала со мной, сугубо за то, во что она превратила тебя. Мне тебя жалко, Витя, честно, жалко. Но я не собираюсь бросать свою жизнь тебе под ноги сугубо из жалости, а кроме жалости и раздражения я испытываю к тебе разве что презрение. Не знаю, какое из этих чувств тебе кажется более приятным, но лично для меня ни одно из них не является достаточным основанием для того, чтобы похерить собственную жизнь ради твоей весьма заурядной персоны. И все, Витя, давай прекратим этот никому не нужный разговор, если ты не хочешь выслушать в свой адрес еще кучу весьма сомнительных
Каламухин, словно выброшенная на берег рыба, лишь делал непроизвольные движения ртом, пытаясь возразить, да все подходящие слова как-то вмиг разлетались. Если бы только он видел себя в эту минуту со стороны! — Каким жалким он выглядел! Не в силах больше лицезреть столь уничижительное зрелище, Марина добавила:
— И вот еще что, Витя. Я была бы тебе очень благодарна, если бы ты сам занялся разводом — у меня на это катастрофически не хватает времени. Можешь указать любую причину, на твое усмотрение. Можешь выставить меня там кем угодно, мне абсолютно все равно. У меня сейчас одно желание: как можно скорее покончить с нашим браком. Собственно, я уже и так поставила точку, осталось эту точку внести в официальные документы. Если тебе тоже некогда заниматься разводом — что ж, пусть в бумагах мы так и останемся законными супругами, я не против. Только в этом случае, если вдруг я надумаю родить ребенка, его юридическим отцом, со всей моральной и материальной ответственностью, будешь считаться ты.
Марина прекрасно осознавала, что говорит нехорошие вещи, ей и самой при этом было мерзко на душе, однако разумом понимала, что только подобная угроза поможет ей отделаться от занудного супруга раз и навсегда. Она оказалась права — Каламухин молча развернулся и, не попрощавшись даже взглядом, покинул корректорскую и направился к зданию суда. Лишь заехал по дороге домой за документами.
Глава 35
Первый Маринин рабочий день в роли сиделки не принес удовольствия никому. Оба, казалось, ждали друг от друга если не решительных действий, то, по крайней мере, решительных слов. Однако ни один, ни другой не отклонялись от отношений работодатель — работница, сиделка — инвалид. Приноравливались друг к другу. Марине и в самом деле не довелось ничего 'выгребать' из-под Потураева, с личной гигиеной он прекрасно справлялся самостоятельно. Марина была не столько сиделкой, сколько выполняла функции домработницы: делала все то, что давным-давно привыкла делать, ухаживая за мамой. Впрочем, и за Каламухиным ей приходилось ухаживать точно так же, несмотря на то что Витольд инвалидом не был, разве что моральным, да плюс ко всему, ухаживать за Каламухиным приходилось под невыносим присмотром Ираиды Селиверстовны, здесь же если кто за ней и приглядывал, так только сам Потураев. Ну и, конечно, стоит ли говорить, что обеспечивать домашний уют Андрею было куда как приятнее?
Несмотря на это, Марина всячески демонстрировала ему, что работает сугубо из материальной заинтересованности. И на всякий случай не спешила ставить Потураева в известность о своем разводе с Каламухиным. На данном этапе ему об этом знать не следовало, а то, не ровен час, сделал бы для себя неправильные выводы из Маринкиного согласия работать у него. Впрочем, в этом случае он сделал бы как раз правильные выводы.
Первая неделя оказалась самой напряженной, скорее, даже мучительной. Марина боялась продемонстрировать Андрею свои истинные чувства, а потому общалась с ним намеренно холодно. Потом вдруг пугалась вероятности оскорбить его такой холодностью, лишний раз напомнить, что тот в ее глазах и не мужчина, а несчастный инвалид. И она тут же пыталась загладить мнимую свою перед ним провинность, начинала вести себя с ним, как с малым ребенком, тем самым лишь еще более концентрируя внимание на его немощи. И она терялась, смущалась, как юная дева на первом свидании, краснела и понимала, что Потураев видит насквозь ее неловкие попытки скрыть истинные чувства, и вновь призывала на помощь холодность и отчужденность.
Андрей вел себя корректно, не приставал с неприличными разговорами, словно и не было между ними никогда чего-то более теплого, нежели нынешние отношения сиделки и инвалида. Большую часть времени он проводил в кабинете, занимаясь делами. Это время Марина любила больше всего — только в отсутствие Потураева она могла наконец расслабиться и заниматься хозяйством, не размышляя, как выглядит она в эту минуту, не слишком ли откровенно наклонилась, не слишком ли неласково посмотрела на подопечного. Ей нравилось
Проходили дни, недели. Не происходило ровным счетом ничего: Марина была только сиделкой, вернее, домработницей, Потураев — не столько пациентом, сколько хозяином дома и работодателем. И постепенно Марина расслабилась. Правда, она была сильно огорчена тем, что их отношения ныне никак нельзя было назвать романтическими, ведь, соглашаясь на эту работу, мечтала-то совершенно об ином. Иногда было обидно до слез, и ей хотелось бросить все и уйти от неблагодарного Андрюши, но слишком далеко такие мысли обычно не заходили. Марина тут же вспоминала и о весьма плачевном положении Потураева, вспоминала его слова о том, что никому другому не может доверять так, как ей. Она не понимала причины оказанного ей высокого доверия, но верила на слово — просто никому не доверяет, и все. А стало быть, если она уйдет, Андрей не сможет нанять другую домработницу и будет тихонько зарастать грязью, не имея возможности без чужой помощи обслуживать свои бытовые потребности, даже питаться нормально перестанет. А ему ведь, сердешному, и так несладко. Да и где Марина еще найдет такую работу, чтобы не требовала ни диплома о высшем образовании, ни особых навыков и умений и при этом столь высоко оплачивалась. Нет, никуда она не уйдет. Пусть не ради Потураева, она не бросит эту работу ради Аришки, ради мамы.
Убеждала себя и сама верила этим сказкам. На самом деле она не смогла бы бросить Андрея, даже не плати он ей ни копейки. Днем горбатилась бы на государство, а после официальной работы все равно бежала бы к Потураеву. Что ж, пусть он забыл, как хорошо им было когда-то, пусть она для него теперь не более чем просто надежный человек. Он-то, Андрей Потураев, по-прежнему был все тем же самым Андрюшей, о котором она ни на минуту не забывала со дня их знакомства. Тем самым, который когда-то изнасиловал глупую наивную девчонку. Впрочем, теперь Марина далеко не была уверена в том, что то было изнасилование. Разве сама она в тот момент не хотела близости? Разве он и в самом деле взял ее силой? Может, он и в самом деле уволок ее силой на второй этаж, в спальню, но, положа руку на сердце, она ведь сама этого хотела. Может, и не осмысливала своего желания, но на уровне подсознания явно хотела, даже надеялась на то, что все произойдет именно в этот вечер. И именно с этим парнем.
Марина уже не помнила, как восприняла это событие тогда, десять лет назад. Может, она и ненавидела в ту минуту насильника. Но даже если это и так, то ненавидела она его очень недолго, ровно до того момента, когда Андрей поставил ее в ванну и начал смывать с нее кровь своими руками. Именно в тот момент она поняла, что пропала, что больше не сможет жить без этих рук, без этих нахальных лукавых глаз, без его голоса, такого разного, то хамского, то самоуверенного, в один момент вдруг превращающегося в жаркий хриплый шепот. Что ж, если им никогда не суждено быть вместе, то, по крайней мере, у Марины есть возможность просто быть рядом. Пусть не спутницей жизни, пусть простой помощницей, но она может быть рядом с ним.
И еще неизвестно, кому это нужно больше — Потураеву или самой Марине. Быть рядом с Андрюшей — что может быть прекраснее? Растить его дочь, пусть даже втайне от него, пусть он даже не догадывается о существовании Аришки. Достаточно того, что Марина сама знала, чьего ребенка выносила под сердцем, чьего ребенка спасла от летального исхода, предрекаемого докторами. Нет, даже несмотря на сугубо деловые отношения с Андреем, Марина считала себя абсолютно счастливым человеком. Ровно до тех пор, пока порог дома Потураева не переступила эффектная женщина.
Слишком красивая для того, чтобы быть просто знакомой. Уж Марина-то знала — Потураев такую женщину ни за что не пропустит! Больше того — эта женщина подозрительно напоминала ту, с которой Марина видела его в ресторане 'Колкин дуб' невыносимо долгих шесть лет назад. И ее подозрения в характере взаимоотношений Потураева с гостьей подтвердились — Виктория, именно так отрекомендовалась ей дама, от двери направилась прямиком в кабинет Андрея и плотно закрыла за собою дверь.