На высотах мужества
Шрифт:
Вражеская уловка не удалась. 7 «хейнкелей» и 2 «фоккера» догорали на земле.
В день освобождения Ельни в одном из воздушных боев Н. Г. Пинчук таранил Ю-87. Впоследствии он рассказывал об этом сам:
– По сигналу с КП полка наша шестерка, ведомая Сибириным, взлетела на перехват бомбардировщиков. Следом за нами поднялась в небо шестерка французов во главе с Бегэном. Вышли в заданный район и насчитали в нем до пяти десятков «юнкерсов» под прикрытием «фокке-вульфов». Они шли нам навстречу. Капитан Сибирин приказал увеличить скорость и приготовиться к атаке. Мы пошли на первую девятку «юнкерсов» в лобовую
Началась огненная карусель. В ней участвовали около восьмидесяти самолетов. Нас с Лобашевым попытались сразить «фоккеры». Мы ушли из-под удара, сами открыли огонь по врагу. Дмитрий Лобашев поджег одного. Моя очередь, к сожалению, прошла мимо. Отворачивая от фашистского истребителя, я увидел вблизи перед собой «юнкерс». Мгновенно взял его в прицел и нажал гашетку. Выстрелов не последовало. «Таранить!» - мелькнула у меня мысль.
Вражеский летчик начал маневрировать. Стрелок открыл беспорядочный огонь. Я довернул машину вправо, увеличил скорость и консолью крыла ударил «юнкерс» в фюзеляж. Он разломился надвое. Но и у моего «яка» не стало половины крыла. Он стал неуправляем. Выход был один - воспользоваться парашютом.
Начал открывать фонарь кабины, но не тут-то было. Не открывался он - заклинило при ударе. Тревожно стало на сердце. Отстегнув привязные ремни, я обеими руками потянул ручку фонаря на себя. Неожиданно меня выбросило из кабины, и я оказался в свободном падении. Дернул кольцо парашюта, а когда он раскрылся, посмотрел вниз и с ужасом определил, что спускался на вражеские позиции, и притом босиком. Мои сапоги остались на педалях самолета.
Понаблюдав за тем, куда меня несет, я немного успокоился. Ветер сносил меня в сторону наших войск. В это время увидел слева огненные трассы «фоккера». Он решил [118] расстрелять меня в воздухе. Думал, все, крышка мне. И тут увидел двух «яков». Они и спасли меня, отогнали фашиста. Коки воздушных винтов истребителей были трехцветные: французы, значит, выручили меня. На фюзеляже одного «яка» я увидел цифру «И». Это был самолет Альбера Дюрана. «Спасибо, друзья!» - выкрикнул им, будто они могли услышать.
Казалось, опасность миновала. До земли оставалось около ста метров. И тут я почувствовал сильный удар в грудь. Это ранила меня фашистская пуля. Приземлился я в кустах боярышника. Грудь была окровавлена. Изо рта тоже шла кровь. Ко мне подбежали бойцы, затащили в блиндаж. Все они видели и наш бой, и мой таран. Мне сделали перевязку и отправили в медсанбат. Оттуда - на железнодорожную станцию для эвакуации в тыл. На дороге встретили наземный эшелон штаба нашего полка: он переезжал на новый аэродром. Меня забрал заместитель начальника штаба и доставил в полк. Возвращение было радостным и в то же время печальным, - продолжал рассказывать Пинчук.
– Радовался я встрече с друзьями. А опечалила гибель Альбера Дюрана, смелого французского летчика, моего спасителя.
К словам Николая Григорьевича Пинчука следует добавить, что после излечения в госпитале он возвратился в полк и сражался против врага до конца войны, стал Героем Советского Союза.
31 августа, прикрывая наши войска
На следующий день оба полка - и наш, и «нормандцев» - перебазировались поближе к фронту, на аэродром Мышково. Перелетая туда на У-2, я увидел то, что гитлеровцы называли «тактикой выжженной земли». На протяжении всего маршрута населенные пункты были разрушены и сожжены. Кругом виднелись руины, торчавшие печные трубы, груды кирпича. В воздухе пахло гарью. Все это было делом рук тех, кто называл себя людьми «высшей расы». Сердце переполнялось гневом от этих «дел». И только вид фронтовых дорог, по которым отступал враг, говорил о том, что фашисты получили здесь по [119] заслугам. На обочинах виднелись обгоревшие танки, бронетранспортеры, машины. А на восток по всем этим дорогам брели пленные. Для них война уже закончилась…
В стремлении остановить наше наступление на смоленском направлении враг подтягивал резервы, сосредоточивал авиацию. В небе все чаще стали появляться истребители врага с желтой полосой вокруг фюзеляжа и желтыми консолями крыльев. Это - опознавательный знак эскадры «Мельдерс». Укомплектовывалась она отборными асами, теми, у кого было на счету не менее дюжины сбитых самолетов. Воинские звания в ней летчикам присваивали на одну ступень выше, чем в других эскадрах. И оклады эти асы получали двойные. Словом, враг перед нами был серьезный.
– Все то, что нам известно об эскадре «Мельдерс», - говорил летчикам А. Е. Голубов, - требует от нас осмотрительности, предельно слаженных действий, мастерства. При встрече с таким противником нам важно сразу же захватить инициативу. Верю: мы, гвардейцы, сумеем намять бока «мельдерсовцам»!
На следующий день плотный туман с самого утра затянул аэродром. Лишь к 12 часам он мало-помалу рассеялся, и первая группа из восьми «яков» во главе с командиром полка взлетела по сигналу с передового КП воздушной армии и взяла курс к фронту.
Я находился у выносного пульта управления КП полка. Здесь же был и К. Ф. Федоров. Ему хотелось самому проследить за действиями группы А. Е. Голубова. Его истребитель стоял рядом с КП полка, а летчики группы уже заняли места в кабинах своих «яков».
Из динамика то и дело доносился голос подполковника Голубова - он держал связь с передовым КП воздушной армии. Все остальные летчики лишь отвечали на запрос командира полка. По голосу я узнавал многих из них. Услышал предупреждение Н. Н. Даниленко:
– Впереди слева группа самолетов!
– Вижу. Приготовиться к бою!
– Это голос А. Е. Голубова.
– Идут «фоккеры» с желтыми полосами!
– доложил Борис Ляпунов.
– «Соколы», атакуем в лоб!
– скомандовал Голубов. Находившийся рядом со мной К. Ф. Федоров сказал:
– Чувствую: сейчас разгорится бой. Пойду к своему истребителю. Возможно, на помощь вызовут. [120]
Какое- то время из динамика доносились отдаленные, чуть слышные голоса да потрескивание. Потом -голос Николая Пинчука: